Происхождение цивилизации (социально–философский аспект) - [7]

Связь экспансии новых видов гоминид и их новых археологических культур с теплыми периодами высокой биопродуктивности среды хорошо объясняется нашей гипотезой относительно того, что гоминиды были двуногими конвергентами существ типа двуногих динозавров, чья эволюционная природа была рассчитана на условия высокобиопродуктивной среды. Напротив, в холодные эпохи популяции гоминид должны были сокращаться, что, с эволюционно–генетической точки зрения, должно было благоприятствовать видообразованию в их среде. Новый вид возникает в предельно малой популяции, но шансы найти следы такой популяции в палеонтологической летописи ничтожны.

Таким образом, имеются основания считать, что основным биологическим отличием гоминид от других млекопитающих были высокий уровень удельного метаболизма и его вероятные эколого–демографические следствия. Эволюционно запрограммированные на демографический рост гоминиды в интересах поддержания своего баланса с экосредой должны были обзавестись каким–то средством контроля своей численности, несвойственным другим млекопитающим.

2. МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

Помимо высокого уровня удельного метаболизма, человек и его предки имеют еще одно важное отличие от высших животных, а именно: все орудийные гоминиды располагали средствами коллективного производительного потребления (коллективными орудиями), которых у животных нет. У животных, по–видимому, независимо от уровня развития (беспозвоночные, позвоночные), орудия как таковые представлены хорошо. У них есть средства индивидуального производительного потребления, т.е. орудия, используемые производительно, но индивидуально (одиночные осы, дятловые вьюрки, калифорнийские каланы, павианы, шимпанзе и др.). У животных есть также и средства коллективного непроизводительного потребления: главным образом коллективные жилища (термиты, муравьи, осы, пчелы и др.) или средства их благоустройства (гидро–технические сооружения бобров). В отличие от других орудийных животных, гоминиды освоили средства коллективного и одновременно производительного потребления: орудия, изготовляемые сообразно коллективной традиции и используемые в коллективных промыслах. Судя по наклонностям высших приматов, избегающих трупоядения, и по признакам загонной массовой охоты у людей разумных и прямоходящих, непосредственный предок последних — первый орудийный австралопитек (“человек умелый”) также, вероятно, был коллективным охотником, тем более, что коллективная, но безорудийная охота хорошо известна у его ближайшего родича — шимпанзе (мы не разделяем гипотезу о некрофагии у гоминид).

Таким образом, сама по себе орудийная деятельность гоминид (производительное потребление орудий) не вызывает удивления (охота, разделка мяса, обработка дерева и др. материалов). Отличительной особенностью гоминид как орудийных существ было то обстоятельство, что их производительные орудия носили коллективный характер. Именно поэтому попытки функционально раскрыть загадку генезиса гоминидовой культуры представляются наивными: загадочно не то, для чего применялись орудия (охота, обработка пищи, самооборона и т.д. — все это есть и у животных), а то, почему производительные орудия употреблялись гоминидами коллективно. Это резонный вопрос, поскольку индивидуальные орудия, гармонируя с носителем, обычно эффективнее тех же орудий при коллективном применении, когда способности носителя усредняются. Поэтому не удивительно, что эволюция не снабдила обычных животных коллективными производительными орудиями, поскольку те менее эффективны, чем индивидуальные. (Происхождение эффективности человеческих коллективных орудий — это особый вопрос, см. далее).

Элементарные методологические соображения (обычно игнорируемые в антропогенетической литературе) побуждают причинно–следственно связать оба исключительных достояния гоминид: высокий уровень удельного метаболизма и средства коллективного производительного потребления. Конечно, связь здесь не может быть непосредственной. Высокий удельный метаболизм вызвал эколого–демографические проблемы гоминид, что в свою очередь обусловило нужду в небиологических средствах демографического самоконтроля гоминидами состояния своих сообществ. Здесь и могла понадобиться нашим предкам коллективность их средств производительного потребления, поскольку можно показать, что между демографическим состоянием конкретного микросоциума и степенью сложности практикуемой им коллективной технологии имеется общее количественное соответствие. Для обоснования этой демографо–технологической зависимости нам придется отвлечься в несколько неожиданную область количественной теории информации К.Э.Шеннона, точнее некоторых ее приложений.

Суть интересующих нас выводов из концепции К.Э.Шеннона состоит в следующем. Представим человека, собирающегося совершить какой-то поступок и имеющего при этом два варианта поведения в ходе совершения этого поступка, но последствия обоих вариантов ему не ясны. Здесь человек попадает в ситуацию неопределенности выбора образа действия из двух альтернатив. Положим, человек получает сведения, позволяющие предпочесть один вариант другому. Это означает, что он получил сообщение, снижающее для него неопределенность выбора образа действия на одну единицу (из двух исходных вариантов поведения). Такое сообщение для человека (или машины) содержит, по терминологии К.Э.Шеннона, количество информации размером в один бит. Если выборов образа действия больше, чем два, количества информации, необходимой для оптимального избрания какой–то одной линии поведения, потребуется больше, и сообщение, исключающее только одну из трех линий поведения, будет содержать количество информации, меньшее, чем один бит, однако, его при помощи математического аппарата теории вероятностей можно перевести в биты. Теперь представим, что человек, выбирающий из двух альтернатив и получивший тот бит информации, который нужен ему для предпочтения одной из них, получает второе, но аналогичное сообщение, которое уже никак не может повлиять на его выбор, так как он прояснен первым сообщением. Это второе сообщение будет содержать в подобной ситуации ноль информации. Отсюда следует вывод, что положительное количество информации может заключаться только в сообщении, несущем новые сведения. Есть основания считать, что человеческий мозг, как и компьютер, оценивает количество информации, содержащейся в поступающих сведениях, именно таким образом.