Проходные дворы - [8]

На территории этой существовала своя иерархия, а ее представители узнавались даже по некой форменной одежде.

Ниже всех стояли уголовные солдаты-огольцы. Они ходили в темных кепках-малокозырках, в хромовых сапогах, именуемых прохорями, сбитых в гармошку, под пиджаками непременно – тельняшка, белый шарф на шее и, конечно, золотой зуб-фикса. Они были особо опасны для нас, мальчишек. Могли запросто отобрать продовольственные карточки, если тебя родители посылали в магазин, снять шапку, изъять билеты в кино.

Они шныряли по рынку, выполняя указания солидняка – местного ворья. Сегодня, когда вижу новых волонтеров уголовного мира, в кожаных куртках и плотных брюках с напуском, я тут же вспоминаю огольцов с Тишинки.

В Москве гремели первые салюты, а в нашем доме грабили квартиры, грабили и соседние магазины, и склады.

Нет, это делали не мальчики в малокозырочках – другие, совсем другие люди занимались этими делами. Один из них жил в нашем доме. Здоровый, мордастый, летом он ходил в светлом коверкотовом костюме, с двумя медалями и двумя нашивками за ранение на лацкане.

…Впервые я их увидел летом 43-го – троих шикарно, не по военному времени, одетых молодых мужчин и двух красивых девушек с ними.

Они шли по двору. На груди мужчин серебрились медали, а у одного был даже орден Красной Звезды. Зимой они ходили в фетровых бурках и кожаных пальто.

По сей день у меня вызывают смех наши фильмы с грязными, плохо одетыми бандитами. Не знаю, как другие, но наш Мишка Монахов был законодателем мод в районе. Мы, пацаны, обожали его: он щедро угощал нас папиросами и шоколадом. К тому же огольцы с Тишинки боялись трогать соседей Монаха. Он держал за нас «мазу» – так это называлось раньше. А однажды утром я увидел, как двое здоровых онеров волокли его в машину. Серый пиджак был разорван, синевой наливалась правая половина лица. Когда его вталкивали в «эмку», он подмигнул мне разбитым глазом.

Видимо, детство мое, прошедшее в самом сердце человеческой скверны, страх перед «огольцами» заставили меня пойти в спортивный зал и учиться драться и каленым железом выжгли из моей души «блатную романтику».

* * *

В Москве была своя градация ценностей: я имею в виду не официальные, не навязанные нам газетами и радио ценности.

В городе рождались криминальные легенды. К сожалению, я не знал тогда, что через много лет постараюсь изложить их на бумаге. Я бы собрал эпос, и, уверен, истории эти пришлись бы по душе читателям.

В легендах тех лет жили отважные благородные воры и бесстрашные умные сыщики.

Тогда о МУРе в московском обществе говорили почтительно и таинственно. И хотя о его сотрудниках не писали в газетах и не снимали фильмов, в столичных гостиных рассказывали просто фантастические истории. Кое-кого из сыщиков знали в лицо, как эстрадных артистов; иметь с ними короткие, дружеские отношения считалось также престижно, как с популярными тенорами.

Звезды кино и театра. Звезды-летчики. Звезды-писатели и поэты. Звезды-сыщики: в 30-е годы это Николай Осипов, Георгий Тыльнер, Леонид Буль, Валерий Кондиано. Эти люди раскрыли преступления, вошедшие в историю криминалистики: кражу редкой коллекции монет у одного из красных наркомов, описанную Львом Шейниным в очерке «Динары с дырками», кражу знаменитого золотого брегета у Эдуарда Эррио, нашумевшее ограбление мехового магазина в Столешниковом.

В 50-х люди знали Игоря Скорина, Владимира Корнеева, Илью Ляндреса и, конечно, Володю Чванова.

О Володе можно рассказывать бесконечно, мой покойный друг Игорь Скорин называл его невезучим, потому что ему доставались самые неприятные дела. Сложность их заключалась в том, что потерпевшими были знаменитые артисты тех лет: Гельцер, Мессерер, Яблочкина, Артур Эйзен.

В 1958 году мы с Чвановым сидели в его кабинете в МУРе и он рассказывал крайне занимательную историю одной громкой квартирной кражи.

Я отлично знал, что родной «Московский комсомолец», в котором я тогда работал, никогда не напечатает такие истории, но собирал их, как скряга копит деньги.

Был конец мая, в окно кабинета вползала вечерняя свежесть, вытягивая табачный перегар, и доносилась веселая музыка из сада «Эрмитаж».

Так уж случилось: самое модное место Москвы тех лет обреталось аккурат напротив самого МУРа. Это, кстати, порождало массу шуток и анекдотов у гулявших здесь московских деловых.

– Пошли, – сказал Чванов.

– Куда? – поинтересовался я.

– В люди, в народ, в сад «Эрмитаж» пиво пить и есть котлеты по-киевски.

И мы ринулись в пучину чувственных удовольствий. Хорош был парк в тот влажный вечер. На открытой эстраде играл уже реабилитированный джаз, у входа в летний театр толкался народ, там выступала Гелена Великанова, сидели на белоснежных лавочках солидные, хорошо одетые пожилые люди, почтительно здоровались с Чвановым.

– Весь цвет деловой Москвы, – улыбнувшись, сказал мне Володя.

Ресторан забит. Но моего спутника узнали: немедленно нашли столик, стремительно обслужили. Внезапно подошел сам мэтр с подносом, на котором – фрукты, коньяк «Двин», шампанское.

– Вам прислали, с уважением, Владимир Федорович.

– Кто? – деловито спросил Чванов.