Проходчики. Всем смертям назло... - [5]

— Им ломовые лошади нужны! — подлил масла в огонь Борис.

— Ты пока помолчи, — осек его Михеичев. — У нас тоже есть план, и нам надо его выполнять. Это вы не хуже нас знаете.

— И заработать хотим не меньше их, — вновь вставил Борис. — Хлеб с маслом мы тоже любим. А его бесплатно не дают.

— Д-да поймите вы н-наконец!.. — мастер не выдержал и, торопясь и заикаясь, лихо загнул трехэтажным матом. — К-к-кроме личных интересов, есть интересы всего участка! — Ему вдруг полегчало, он перестал заикаться и, четко выговаривая слова, резко отрубал их взмахом ладони. — Струг стоит, конвейер стоит, угля нет. Угля! Из-за чего все мы торчим здесь, в этом подземелье. И не время разбирать, что главное, а что второстепенное. От нас ждут уголь. Уголь!

— За уголь платят им, нам — за погонные метры! — Борис сверлил мастера лучом своей коногонки.

— Не умничай, Дербенев! Кому нужны будут погонные метры, если не будет угля? И… В конце концов, сменой руковожу я. Б-б-бросайте инструменты и м-м-марш к в-в-вагонетке!

— Бабой своей командуй! — выкрикнул Борис. — Видали мы таких командиров!

— Я н-н-не знаю, к-к-каких ты видел, но тебя я отстраню от работы и отправлю на-гора.

— Н-на, выкуси! — Борис неожиданно заикнулся и разозлился от этого еще больше. — Мало того, что принуждает делать бесплатную работу, так еще и угрожает.

— Ты срываешь работу всей смены! — Семаков шагнул к Борису.

— Козлов отпущения ищешь! . . . твою мать! — процедил сквозь зубы Дербенев и поднял зажатый в руке клевак. — Хочешь, чтобы на носилках вынесли?

— А ну, разойдись! — Михеичев растолкал их в стороны, рванул из рук Бориса клевак. — Где нужно, пошустрей управляйся им!

— Если сейчас же вагонетка не будет стоять на рельсах, п-п-пеняйте на себя! — Семаков повернулся и быстрым шагом пошел по штреку.

Шаги его затихли, за ближайшим выступом потерялся луч надзорки, в забое повисла тягостная тишина. Михеичев крутил переключатель на коногонке, устанавливал то ближний, то дальний свет, но делал это не потому, что так надо было, а для того, чтобы хоть чем-то занять руки. Борис сопел, затягивая туже ремень на спецовке, Вадим осторожно шарил лучом по блестящему рельсу и все старался поднять свет на Виктора, посмотреть на выражение его лица, но почему-то боялся это сделать.

Сзади Михеичева, с кровли, крупными блестящими каплями плюхалась о почву вода, и Витька зачем-то начал считать шлепки, но сосчитал до шести и с досадой бросил это занятие.

Не понравился ему этот инцидент с самого начала. Во время разговора бригадира с Семаковым он никак не мог четко определить свое отношение к спору. Когда говорил Михеичев, казалось: он прав, но выдвигал свои аргументы мастер — и справедливость оказывалась на его стороне.

Виктор не хотел вступать в спор, слушать спорящих было неприятно, но и идти поднимать эту пятитонную махину тоже не ахти как хотелось, однако же коль такое случилось, то должен же кто-то поступиться и временем, и заработком, но аварию ликвидировать. Дело тут не в профессиональной гордости или в главенствующем положении, а в том, чтобы уголь бесперебойно шел на-гора. И в этом, самом главном, Виктор был согласен с мастером.

— Сейчас по телефону главному на нас настукает, — изрек Гайворонский.

— Пусть доносит! Пусть хоть самому господу богу жалуется! — Борис потер грязным кулаком нос, отчего все лицо его вмиг изменилось, будто он надел смешно разукрашенную маску.

— Шум будет… — мечтательно, с каким-то восхищением протянул Вадим. — На всю шахту прогремим. Про нас, может, даже в газете напишут.

— Только этого нам не хватало! — резко сказал Михеичев. — Три кола ей в корень! — Он зло отбросил кайло. — Чего зря время терять? Пошли…

Около вагонетки, невесть как забурившейся на разминовке, в двух метрах от погрузочного люка, с распилами в руках копошились Семаков и машинист электровоза. Колеса вагонетки по самые оси врезались в почву, между шпал хлюпала густая, холодная грязь — смесь размокшей породы и угольного штыба.

Мастер с ног до головы был забрызган липкой грязью, мокрый распил вертелся в руках, а он, пыхтя и оскользаясь, старался подсунуть его под ось вагонетки. Машинист черными оскользлыми руками толкал ее в бок с другой стороны, но делал это нехотя, скорее для вида, потому что ни на капельку не верил в успех этой затеи.

Заляпанная черной жижей, наваленная доверху серыми породными глыбами, махина даже не вздрагивала, стояла, будто намертво зацементированная. Да и сам Семаков суетился с распилом скорее от отчаянной безнадежности что-либо сделать такими чрезмерно малыми силами.

Он окончательно выдохся от бесплодных попыток засунуть вагу под ось. Грязь брызгала ему в лицо и вместе с потом текла к подбородку, холодными липкими ручейками ползла за ворот спецовки. Семаков глухо и как-то обреченно матерился и на эту трижды проклятую вагонетку, и на несговорчивых проходчиков, и на то, что надо же всему этому случиться именно в его смену и именно тогда, когда в лаве все в порядке, лишь нажимай кнопки и на всю мощь качай антрацит. Теперь же крупного разноса, притом в крутых выражениях, на которые был не скуп главный, не избежать.