Проходчики. Всем смертям назло... - [151]

— Так вот ты какой!

Рядом со мной стоял сам Полевой. Живой, настоящий писатель, автор «Повести о настоящем человеке», которую когда-то взахлеб, не отрываясь, прочитал и бредил стать летчиком. «Боже мой, не сон ли такой счастливый приключился со мной?»

П о л е в о й. Позвольте мне называть вас Славой! Так вот, не так уж часто бывает, чтобы большой журнал в двух номерах, один за другим печатал начинающего автора. Еще не весь тираж первого номера развезен по стране, а мы общими усилиями расчистили место для вашего рассказа «Раненый чибис». Рассказ нам кажется отменным. Есть у вас, Слава, божий дар. Его надо беречь и умножать. Нас очень радуют ваши успехи. И все же хочу предупредить: не обращайте внимания на шумиху! Она, видимо, будет. Уже поднимается. Ну а вы старайтесь не замечать ее. К сожалению, мне не довелось быть знакомым с Николаем Островским. Но я давно знаю Маресьева. Сколько лет вокруг его имени стоит шум-гам, а он скромно делает свое большое дело. К тому же в зимнее время непременно два часа в день катается на коньках, а летом на велосипеде. Очень легко было поддаться соблазну, но Маресьев остается таким, каким был. Кстати, у нас в городе Калинине — я ведь тверяк! — на сей счет говорили так: чем больше чести, тем меньше слов.

Я. Мне очень часто приходилось бывать в Калинине.

П о л е в о й. А где учился?

Я. Учился в горном техникуме, на каникулах работал в шахте.

П о л е в о й. А как же все-таки родилась мысль заняться литературным трудом?

Я. Сложно и долго все происходило. Не в один день, как говорится. Много читал. Но чтение хоть и великое дело, но занятие все же пассивное. Надо было самому что-то делать. Самому! Человек, наверное, только тогда чувствует себя человеком, а тем более человеком счастливым, когда знает, что он кому-то нужен, приносит пользу, а не цветком одуванчиком идет по земле. На свете нет ничего ужаснее, чем сознание собственной ненужности. Я не знал, чем, как отблагодарить мне мою жену и всех тех замечательных людей, которые вырвали меня из лап смерти. Ну вот, вроде как заметку в газету написал…

П о л е в о й. Наверное, раньше все-таки грешили по литературной части?

Я. Как вам сказать, Борис Николаевич… Кто в юности не балуется стихами?.. Был такой грех и у меня. Целые поэмы строчил. Да так в девятом классе этим увлекся, что и уроки учить перестал. Естественно, отцу пришлось «власть употребить», комсомольцы от души прочихвостили, ну и… поэзию бросил, но к бумаге тянуло, писал заметки в райгазету. В армии даже военкором числился. Вот уже после несчастья критикой занимался. А потом подумал: «Чем других критиковать, не лучше ли самому попробовать писать?»

П о л е в о й. Как писалась повесть?

Я. Трудно. Порой было трудней, чем на операционном столе. Все заново пришлось пережить. Иной раз Рита проснется, а я без сознания на полу. Да ничего, все позади. Единственное чувство вело меня: рассказать всем, что безвыходных положений нет, что человек всегда должен оставаться человеком. Рассказать непременно вслух и всем. Потому что верил — боль наша должна другим помочь пересилить свою. Когда даже плохому человеку говоришь о трудном без прикрас, то и этот человек нередко испытывает потребность стать чище, лучше.

Трудно было напечатать повесть. Кочевала она очень долго по журналам и издательствам непризнанной, пока вот не попала к вам. Было много советчиков. Требовали переписать, переделать, сократить, расширить и т. п. Не мог я делать того, чего не понимаю. В этом меня поддержал наш ворошиловградский писатель Тарас Михайлович Рыбас. Между прочим, именно он посоветовал мне отправить рукопись вам.

П о л е в о й. Многие из нас прожили большую жизнь в литературе, поседели на этом деле. Но и нам до сих пор приходится слышать нелепые советы о том, что и где в новой рукописи надлежит расширить, а где сократить… Так что ваше отношение к подобного рода «литсоветчикам» можно только одобрить. Но при этом, позвольте откровенно заметить, Слава, вам еще предстоит стать писателем. Это значит, что вас ждут годы упорной учебы. Если двинуться по легким дорожкам — далеко не уйти. Иной раз в литературе бывает так: истратил человек впечатления своей юности — написал один, другой хороший рассказ — и точка. Потом надолго умолкает. Выписался, выходит, нечего больше сказать. Существует и другая опасность: налетит на вас куча теле-, киноинсценировщиков. Среди них немало ухарей и лихачей. Они быстренько растаскают книгу по телепередачам и сценам. Я не хотел бы изрекать сентенции или давать советы. Но об одном должен вам напомнить: писатель всегда должен абсолютно все писать сам. Только! Люди, оставляющие свои автографы на чужих сочинениях, никакого отношения к литературе не имеют. Никогда не позволяйте кому-либо писать за себя, гоните таких литмолодцов в три шеи, с самого начала строго относитесь к своему литературному долгу. А что сейчас пишете?

Я. На этот раз сельскую повесть. Трудно она идет, но написать я должен. Пишу о местах, где вырос, куда меня постоянно влечет. В чистом поле — зеленом от травы или белом от снега — я чувствую себя совсем своим человеком.