Проходчики. Всем смертям назло... - [148]

Вот эти главы, которые написал тогда, сбитый с панталыку своим редактором и которые выбросил потом с радостью и облегчением, как ложь, как попытку пойти на компромисс с совестью. Прости меня, читатель, за это отступление, но, может быть, оно наглядно покажет тщетность моих попыток обмануть свою совесть, написать заведомую ложь, может быть, это поможет кому-то избежать подобных ошибок.

Повесть «Всем смертям назло…» у меня тогда начиналась так:

«Письмо Иван Кондратьевич Горюнов, ответственный работник здравотдела, получил вечером. Взглянул на конверт и обомлел. Противно задрожали коленки, к горлу подступила тошнота. Читать письмо не хотелось. И так понятно… Что может написать ему человек, у которого он отнял сына? Присвоил… воспитал… дал образование, мыкался всю жизнь по городам, оберегая Валерия от нежелательных встреч. И вот… Тайна, которую так тщательно хранили почти тридцать лет, может раскрыться.

«Сын, ты носишь чужую фамилию! Этот человек не отец тебе! Он вор! Он преступник! Он…»

Иван Кондратьевич безвольно опустился в кресло и закрыл глаза. В голове шумело, в висках неровными толчками билась кровь. Сколько раз он намеревался сказать приемному сыну правду и не решался. Боялся, что Валерий оттолкнет его от себя, перестанет называть отцом, разыщет того, настоящего, родного, и уйдет. Сейчас Валерий уже сам отец, подающий надежды хирург, но что он подумает… Ведь столько лет обманывали его. И что скажут сослуживцы, когда разразится скандал?

В комнату неслышно вошла жена.

— Что случилось, Ваня? Ты бледен.

Горюнов вздрогнул и молча подал письмо. И пока она читала, Иваном Кондратьевичем овладело какое-то непонятное безразличие. Не хотелось ни думать, ни тем более предпринимать что-либо. Тянуло в сон, словно он не по своей воле принял изрядную долю снотворного, старался противостоять его действию и не мог.

Если бы очнуться завтра и узнать, что все решено, со всем покончено, пусть даже падет позор на его седую голову, но только не слышать всего этого, не принимать самому никаких решений.

Полжизни он прожил в страхе. И в горе, и в радости Иван Кондратьевич ежечасно ждал, что явится тот геолог с густыми, колючими бровями, прежний муж Валентины, и отберет сына. Правда, в последние годы щемящее чувство опасности слегка притупилось, но прежние переживания сделали свое дело. Нервы Горюнова стали пошаливать. Да и Валерий, окончив медицинский институт, принес в дом немало тревог и волнений. Вырос он заносчивым и самолюбивым человеком и в первый же год трижды менял место работы. Нигде не мог ужиться с людьми. Постоянно приходилось вмешиваться Ивану Кондратьевичу, фигуре в медицинских кругах видной и авторитетной.

А скольких трудов стоило ему уговорить сына поехать работать на периферию! Оставаться молодому врачу в Донецке было нельзя. Хотя бы из-за того, что его отец, член комиссии по распределению специалистов, отнюдь не хотел давать темы и повода для ходких в печати фельетонов. И новоиспеченный хирург Валерий Иванович Горюнов, затаив обиду на отца, уехал из областного центра.

— Будь уверен, папочка, на задворках я не задержусь! — бросил он на прощание.

Папочка не возразил, но предупредил, что его содействия в этом не будет.

Да, уже не тот сегодня Иван Кондратьевич Горюнов. Совсем не тот. Вот и сердчишко пошаливает, и воздуха в легких до третьего этажа не хватает, и нервы… В прежние-то годы он бы не сидел на месте, случись такое. Чемодан в руки и фьють в края иные. Видно, совсем измотала его жизнь.

Горюнов посмотрел на жену и понял: подтверждаются его самые худшие предположения. Валентина стояла, прислонившись к столу, по ее щекам катились слезы, плечи опустились.

— Ваня! Ларин в Донецке. Он зовет к себе Валерия.

— Я это чувствовал, я это знал… — жалобно простонал Иван Кондратьевич.

— Иван Егорович болен, и, очевидно, серьезно. Иначе он не решился бы на этот шаг. Боюсь, что надо торопиться…

— Боже мой! Неужели я переживу все это! — закрыв лицо большими волосатыми руками, выкрикивал Горюнов.

— Решай, Ваня, это его последняя просьба.

— Не хочу я ничего решать! Оставь меня в покое!..»

Далее шла та глава, которая сейчас стоит в повести первой. Тогда мне казалось, что я сразу убиваю двух зайцев. Закручиваю сюжет и даю характеристику еще одному врачу. Вообще-то в жизни такое могло быть, но я же писал не детектив. Нижеследующая глава стояла примерно там, где Сергей начинает ходить.

«Объяснение Валентины Аркадьевны со своим сыном, хирургом Валерием Ивановичем Горюновым, было тяжелым и долгим. Когда Иван Кондратьевич наотрез отказался сообщить Валерию правду, она, ни слова не говоря, выбежала из квартиры и, взяв такси, укатила к сыну. Какая-то очень крепкая струна лопнула в ее душе, воскресив то, что считалось давно забытым и глубоко похороненным. Может быть, это было признанием той ошибки, которую она совершила много лет назад: порвав с Лариным и забрав двухлетнего Валерку, она ушла с Горюновым. Может, в ее груди с новой силой вспыхнула обида на неудавшуюся жизнь, на крушение надежд о тихой, спокойной жизни, рисовавшейся ей в те далекие годы? Кто знает. По крайней мере, Горюнов ей не дал того, из-за чего она ушла от Ларина. Спокойной жизни не получилось. Незаметно прошла любовь, а ее место заняло отвращение к Ивану Кондратьевичу, к его постоянной трусости перед возможным разоблачением тайны сына.