Прогулка заграницей - [19]

На этомъ спектаклѣ какъ разъ передъ нами сидѣли двѣ дамы: хорошенькая молодая дѣвушка лѣтъ семнадцати и особа, сильно смахивающая на старую дѣву. Въ антрактахъ онѣ разговаривали между собою и я понималъ ихъ, хотя нѣмецкая рѣчь съ нѣкотораго отдаленія совершенно для меня непонятна.

Сначала онѣ нѣсколько остерегались насъ, но потомъ, услышавши, что я говорю со своимъ компаньономъ по-англійски, перестали стѣсняться и я имѣлъ возможность подслушать кой-какіе ихъ секреты, впрочемъ, виноватъ — ея секреты — т. е. секреты старшей изъ дамъ, такъ какъ молодая дѣвушка только слушала и не произносила ни одного слова, ограничиваясь утвердительными кивками головы. Какъ хороша и мила была она! Мнѣ страшно захотѣлось, чтобы она заговорила. Но, очевидно, она была погружена въ свои мысли, въ свои дѣвическія мечты и находила большее удовольствіе въ молчаніи. Но это были не сонныя грезы — нѣтъ, она не дремала, она бодрствовала, она была оживлена; она ни минуты не сидѣла спокойно. Какой чудесный этюдъ вышелъ бы изъ нея! На ней было платье изъ нѣжной шелковой матеріи, отдѣланное тонкими, изящными кружевами, плотно облегавшее молодыя округленныя формы ея и сидящее на ней, какъ кожа на рыбѣ. Она имѣла большіе, глубокіе глаза съ длинными пушистыми рѣсницами, щеки, какъ два персика, подбородокъ съ ямочкой и хорошенькій маленькій ротикъ, подобный свѣжему, росистому бутону розы. Она казалась такою чистой, такой изящной, красивой и очаровательной и напоминала собою голубку. Въ продолженіе долгихъ часовъ я ждалъ, чтобы она заговорила. Наконецъ, мое желаніе исполнилось: она раскрыла свои пунцовыя губки и высказала волновавшія ее мысли и при томъ съ такимъ неподдѣльнымъ и милымъ воодушевленіемъ:

— Тетя, — сказала она, — я чувствую, что по мнѣ ползаетъ, по крайней мѣрѣ, пятьсотъ блохъ.

Число это, вѣроятно, выше средняго. Даже можно навѣрное сказать, что оно немного превышаетъ среднее. По оффиціальному отчету министерства внутреннихъ дѣлъ за текущій годъ среднее число для молодой особы (если она одна) въ великомъ герцогствѣ Баденскомъ можно принять въ 45 блохъ, для пожилыхъ же особъ число это измѣнчиво и не можетъ быть опредѣлено, такъ какъ всякій разъ, когда какая-нибудь молодая дѣвушка находится въ присутствіи своихъ родственниковъ, то количество блохъ у этихъ послѣднихъ тотчасъ же уменьшается, увеличиваясь, наоборотъ, у нея самой. Она играетъ, такимъ образомъ, роль какой-то ловушки. Это милое молодое созданіе, сидѣвшее вмѣстѣ съ нами въ театрѣ, совсѣмъ не сознавая того, собрала цѣлую коллекцію. Благодаря ей, многія худощавыя пожилыя особы, сидѣвшія въ нашемъ сосѣдствѣ, были вполнѣ счастливы и наслаждались спокойствіемъ.

Среди многочисленной публики на этомъ спектаклѣ сильно выдѣлялись восемь дамъ, сидѣвшихъ въ шляпкахъ. Какъ бы хорошо было, еслл бы и въ нашихъ театрахъ дамы, сидящія въ шляпкахъ, составляли бы исключеніе! Собственно говоря, въ Европѣ ни дамамъ, ни мужчинамъ не дозволяется входить въ залъ въ шляпахъ, въ пальто, съ зонтиками и тросточками; но въ Маннгеймѣ правило это соблюдается не строго, такъ какъ большая часть публики состоитъ изъ пріѣзжихъ, среди которыхъ всегда найдется немало такихъ боязливыхъ дамъ, которыя боятся, что опоздаютъ къ поѣзду, если имъ придется зайти по окончаніи спектакля въ уборную за своими шляпками. И все-таки большинство пріѣзжихъ предпочитаетъ лучше рисковать опоздать къ поѣзду, нежели погрѣшить противъ правилъ приличія и въ теченіе трехъ-четырехъ часовъ привлекать всеобщее вниманіе.

ГЛАВА X

Три или четыре часа это не малый промежутокъ времени, чтобы просидѣть на одномъ мѣстѣ, все равно, привлекаешь ты на себя общее вниманіе или не привлекаешь, а вѣдь есть и такія оперы Вагнера, которыя оглушаютъ васъ цѣлыхъ шесть часовъ подъ-рядъ! Но публика сидитъ до конца, наслаждается и была бы не прочь, чтобы оперы тянулись и еще дольше. Одна нѣмка въ Мюнхенѣ говорила мнѣ, что музыка Вагнера никому съ перваго раза не нравится, что понимать и цѣнить ее научаются только со временемъ, слушая ее какъ можно чаще; что научившись такимъ образомъ любить ее, всякій такъ сильно къ ней пристращается, что не можетъ обойтись безъ нея. Она говорила, что шесть часовъ Вагнеровской музыки совсѣмъ не такъ уже много, и прибавляла, что этотъ композиторъ произвелъ въ музыкѣ коренной переворотъ и похоронилъ одинъ за другимъ всѣхъ прежнихъ композиторовъ. Она утверждала, что оперы Вагнера имѣютъ передъ всѣми другими то неоцѣнимое достоинство, что музыкальны не только въ отдѣльныхъ мѣстахъ, какъ другія, но сплошь, отъ первой и до послѣдней ноты могутъ быть названы истинной музыкой. Тутъ ужь я удивился и сказалъ, что я самъ слышалъ одинъ изъ его сумбуровъ и не нашелъ въ немъ никакой музыки, за исключеніемъ одного свадебнаго хора. Нѣмка отвѣчала, что «Лоэнгринъ» дѣйствительно нѣсколько шумнѣе всѣхъ остальныхъ оперъ Вагнера, но что если я прослушаю его еще нѣсколько разъ, то непремѣнно соглашусь, что и онъ чрезвычайно музыкаленъ, и полюблю его. Я могъ бы ее спросить: «Но неужели нашелся бы такой человѣкъ, который пожелалъ бы каждый день въ теченіе двухъ лѣтъ мучиться отъ зубной боли, если бы онъ зналъ, что по истеченіи этого времени онъ научится любить эту боль?» Однако же, я не спросилъ этого.