Прогулка средь могильных камней - [4]

— Ни с кем. Я просто не повесил трубку.

— Надеюсь, вы не звонили в полицию.

— Никому я не звонил. Просто ошибся. Думал, что повесил трубку на место, но вместо этого положил ее рядом с аппаратом. Где моя жена? Дайте мне с ней поговорить!

— Вам не следовало оставлять так трубку. И не следовало никому звонить.

— Я и не звонил.

— И уж конечно, не обращаться в полицию.

— Что вы хотите?

— Я хочу помочь вам вернуть вашу жену. Если вы, конечно, этого хотите. Вы хотите, чтобы она вернулась?

— Боже, что вы…

— Отвечайте на вопрос, мистер Кури.

— Да, я хочу, чтобы она вернулась. Конечно, хочу.

— А я хочу помочь вам в этом. Не занимайте телефон, мистер Кури. Я перезвоню.

— Алло? Алло?

Но телефон молчал.

Минут десять Кенан мерил шагами комнату, ожидая звонка. Затем на него снизошло ледяное спокойствие. Он перестал ходить и сел на стул возле телефона. Когда раздался звонок, он снял трубку, но не произнес ни слова.

— Кури? — говорил опять первый, грубиян.

— Что ты хочешь?

— Чего я хочу? А как ты, блин, думаешь, чего я хочу?

Кури промолчал.

— Денег, — произнес мужчина. — Мы хотим денег.

— Сколько?

— Ты, долбанный песчаный негритос, ты когда-нибудь кончишь вопросы задавать? Сам скажи!

Кури молчал.

— Миллион долларов. Как тебе такое, ты, задница?

— Это смехотворно, — ответил Кенан. — Слушай, с тобой невозможно разговаривать. Пусть позвонит твой приятель, попробую поговорить с ним.

— Эй, ты, хрен моржовый, ты что, пытаешься…

На этот раз уже Кури бросил трубку.

Ему показалось, что ситуация почти под контролем.

Можно свихнуться, пытаясь взять под контроль ситуацию, вроде этой. Потому что это практически невозможно. Все козыри на руках у противника.

Но если отбросить стремление контролировать ситуацию, то можно, по крайней мере, перестать плясать под их дудку, как дрессированный медведь в болгарском цирке.

Кенан пошел на кухню и сварил себе в турке густой сладкий кофе. Пока кофе стыл, он извлек из холодильника бутылку водки, плеснул с стакан пару унций, залпом выпил, и почувствовал полное, совершенно ледяное спокойствие. Он прихватил кофе с собой в гостиную и как раз допивал его, когда вновь зазвонил телефон.

Звонил второй мужчина, воспитанный.

— Вы огорчили моего друга, мистер Кури. А когда он расстроен, с ним трудно иметь дело.

— Думаю, будет лучше, если впредь звонить станете вы.

— Не вижу…

— Потому что тогда мы сможем разрешить наше дело, не переводя его в драму. Ваш приятель что-то говорил о миллионе долларов. Это абсурд.

— А вы считаете, она столько не стоит?

— Она стоит чего угодно, но…

— Сколько она весит, мистер Кури? Килограмм сорок пять — пятьдесят, что-то в этом роде?

— Я…

— Скажем, пятьдесят.

Просто блеск, а не разговор.

— Пятьдесят кило по двадцатке за кило…Вы не умножите за меня, мистер Кури? Получается миллион, верно?

— К чему это все?

— А к тому, что если бы она была весовым товаром, вы бы заплатили за нее миллион, мистер Кури. Именно такую сумму вы бы заплатили, если бы это был порошок. Разве она не стоит столько же, будучи из плоти и крови?

— Я не могу дать того, чего у меня нет.

— У вас есть достаточно.

— Миллиона нет.

— А сколько есть?

У Кенана было время, чтобы обдумать ответ.

— Четыреста.

— Четыреста тысяч.

— Да.

— Да это же меньше половины!

— Это четыреста тысяч. Меньше одного, но больше другого. Во всяком случае, это все, что у меня есть.

— Вы можете найти остальное.

— Не представляю, каким образом. Вероятно, я с могу кое-что пообещать, попросить кое-кого об услуге, и таким образом набрать еще немного, но, в любом случае, не миллион. И на это потребуется несколько дней, скорее, порядка недели.

— А вы считаете, что мы торопимся?

— Я тороплюсь. Хочу получить назад свою жену и никогда больше о вас не слышать. И очень спешу разрешить обе проблемы.

— Пятьсот тысяч.

Ага! Значит, есть все-таки кое-какие вещи, которые он может контролировать.

— Нет. — Твердо ответил Кенан. — Я не торгуюсь. Не торгуюсь, когда речь идет о жизни моей жены. Я только что назвал предельную сумму. Четыреста.

Пауза на том конце провода, затем короткий вздох.

— Что ж, ладно. Глупо было с моей стороны полагать, что смогу вытянуть побольше с человека, вроде вас, поднаторевшего в сделках. Ваш народ занимается торгом на протяжении столетий, верно? Вы мало уступаете в этом евреям.

Кенан не знал, что ответить, и промолчал.

— Значит, четыреста, — повторил мужчина. — И сколько вам нужно времени, чтобы все подготовить?

Минут пятнадцать, подумал Кенан.

— Пару часов.

— Мы можем провернуть все нынче ночью.

— Хорошо.

— Готовьте деньги. И никому не звоните.

— Мне некому звонить.

Полчаса спустя Кенан сидел за кухонным столом и смотрел на четыреста тысяч долларов, сложенных перед ним. В подвале у него был сейф, старый добрый мослеровский сейф, весивший больше тонны, вделанный в стену, скрытый деревянной панелью, и снабженный, помимо собственных запоров, специальной сигнализацией Все купюры были сотенными, по пятьдесят в пачке. Восемьдесят пачек по пять тысяч в каждой. Он пересчитал их и сложил в пластмассовую корзину, в которую Франсин складывала грязное белье.

Господи, ей совсем не нужно было самой заниматься стиркой. Она могла нанять столько прислуги, сколько надо. Он ей постоянно об этом твердил. Но ей это нравилось, у нее были старомодные взгляды. Ей нравилось самой готовить, стирать, убирать и заниматься домом.