Прогрессор - [9]

— Ориентир на Марсель, Герман.

— Хорошо, только ты неправильно назвал город, — в глазах американца плясали огоньки.

— Марсель, как его еще называть? — я искренне удивился.

— Предлагаю его называть Макселем, в честь того, кто по праву главный на планете, — Тиландер не шутил, его лицо оставалось серьезным.

— А Париж мы назовём Германиком? — вернул я шпильку.

— Зачем? В честь меня и так названа целая страна в старом мире — Германия.

— А ты изменился, Герман. Помню, ты был немногословным, даже немного замкнутым, когда попал сюда. А сейчас шутишь, подкалываешь, матросов гоняешь матами. Я столько ругательств на русском не знаю, сколько ты.

— Я их модифицирую, Макс, — американец реально развеселился, — в русском языке любое слово можно сделать матерным, если есть желание.

— А в английском нет?

— А что в английском? — Тиландер пожал плечами, — одно знаменитое «fuck». То ли дело в русском: только член можно назвать двадцатью способами, а вагину так вообще сотней слов.

— Да, Герман, ты походу больше русский, чем я, — весело отозвался на его философские размышления.

— Не русский, Макс, а Рус. Русские, американцы, французы, арабы остались в той Земле, откуда мы родом. А здесь есть всего три нации: Русы, кроманьонцы и неандертальцы.

— Ты забыл карликов, — Бер, внимательно слушая наш диалог, ввернул фразу.

— Карлики — неандертальцы, — невозмутимо парировал американец.

— А почему не кроманьонцы, — мне стало любопытно, как он выкрутится.

— Они светлокожие, и у них внешнее сходство с нашим Санчо, поэтому он так с ними игрался. — На минуту я даже опешил: а ведь есть сходство в чертах лиц.

«Они хорошие, из нашего народа», — больно ворвалась в голову мысль Санчо, лежавшего рядом с закрытыми глазами.

«Поэтому ты не почувствовал в них опасности», — сквозь боль послал ответ.

«Да».

«И дал бы им убить меня, потому что они из твоего народа?», — не удержался от подколки, а спустя мгновение чуть не скорчился от боли из-за потока разгневанных и обиженных импульсов неандертальца, смертельно обиженного моим вопросом.

— Макс, Макс, что с тобой? — открываю глаза. Я лежу на палубе, а надо мной обеспокоенные лица Бера, Тиландера и парочки матросов.

«Прости Макш, я случайно», — голос Санчо преисполнен печали и отчаяния.

«Все нормально, сам виноват, глупости не следовало говорить», — кряхтя поднялся на ноги.

— Все нормально, просто немного поговорили с Санчо. Бер, остынь, это всё моя вина, — осадил сына, глаза которого пылали яростью. Бер хорошо относится к неандертальцу, но после телепатических сеансов я всегда замечал, что он злится. Меня эти сеансы выворачивали, такое общение мы с Санчо свели к минимуму. Неандерталец ушел на корму, он всегда так делал после подобных контактов. Первое время я не мог понять причину, пока чисто случайно не догадался. Санчо испытывал угрызения совести за боль, что мне причиняла телепатическая связь с ним.

До самого вечера ничего интересного не произошло, я спустился в каюту, наплевав на духоту. Открытый иллюминатор не давал притока свежего воздуха, пролежал до ночи обливаясь потом. Все тело болело, словно меня засунули в мешок и отходили битами. Дважды вниз спускался Санчо, виновато потоптавшись у двери молча уходил. Я лучше других чувствовал сдерживаемую бурю эмоций в его душе, он боялся причинить мне боль. Пришел Тиландер узнать о моем самочувствии и попросить атлас, чтобы проложить кратчайший курс к Марселю. До Макселя, как его окрестил американец, оказалось более пятисот километров, практически двое суток пути. От ужина, принесенного Бером, отказался, меня тошнило, и аппетит совсем пропал.

Утром почувствовал себя заново рожденным: настолько велика разница между вчера и сегодня. Наверху сегодня ветрено, чувствовалось, что мы приближаемся к Европе, ветерок стал прохладнее. Чтобы занять себя, решил порыбачить: крючки и тоненькая бечевка теперь были в наборе у каждого воина. Это еще одно нововведение, за которым Лар и Бер строго присматривали. Кроме этого, в аварийном наборе у каждого воина имелся кремень и трут.

Первая поклевка чуть не оторвала мне руку: не отпусти я веревку, упал бы в море, настолько сильным оказался рывок рыбы. Самодельные крючки рассчитаны не для ловли карасей и сельди: длиной с мизинец и толщиной в три миллиметра крючки выдерживали и двухметровых рыб. Ко второй поклевке подошел осторожнее, привязав конец веревки к стояку борта. Почувствовав, что руку дернуло, сразу разжал: пару минут ничего не происходило, потом из воды на метр выскочил тунец метра три в длину, с голубоватым отливом по спине и огромной пастью. Второго рывка веревка не выдержала, и рыба исчезла, унося крючок с остатками веревки.

Вторую ночь после отплытия с Сардинии я провел на палубе. Под утро даже стало немного зябко: над головой висели миллиарды звезд, среди которых мне показалось, что летит горящая точка. Протерев глаза, всмотрелся: красная точка медленно плыла по небу, немного выделяясь среди разноцветно сияющих звезд. Что это могло быть? Метеорит, астероид, отражавший свет звезд? Или МКС — неожиданная мысль заставила глубоко вздохнуть. Нет, это не может быть МКС, я покинул ее тринадцать лет назад, ей оставался максимум месяц до входа в плотные слои атмосферы, где станция превратилась в факел.