Профилактика - [4]

— Ты что, Ал? — не понял мальчик. — Какие деньги? Они же не умерли! Они просто уехали в отпуск!..

Сестра прижала его к себе еще крепче, и на макушку Мальчика упала горячая, тяжелая капля.

— Глупыш, — сказала Алка. — Их больше нет, понимаешь? Нет! И они даже не долетели... Самолет упал и разбился. И все, кто в нем был, погибли. В том числе и папа с мамой...

Мальчик опустил голову.

Значит, родителей больше нет и не будет. Никогда. Ни папы, ни мамы. Никто не сварит такой вкусный борщ, какой умела готовить мама. Никто ему не купит по пути с работы новую игрушку, как это делал папа. И осенью в первый класс его поведут Алка и тетя Лена. А родители уже никогда не узнают, как он будет учиться, каким вырастет и кем станет.

И все — из-за того, что богу, про которого постоянно твердит Алка, взбрело в голову не дать его папе и маме дожить хотя бы до того момента, когда он, мальчик, окончит школу и станет взрослым! Этот заведующий судьбами людей и пальцем не пошевельнул, когда самолет, на котором летели мама с папой, падал с огромной высоты! Почему он такой жестокий и безжалостный, почему?!

Рывком освободившись от объятий сестры, мальчик, не обращая внимания на ее крики: «Ты куда? Постой! Вернись!» — кинулся бежать сам не зная куда.

Он бежал, оскальзываясь на сырой глине и обдирая бока и голые ноги об углы оград, до тех пор, пока у него не перехватило дыхание и не потемнело в глазах.

Что было потом — никто не знает.

Алка нашла брата лишь спустя полчаса в противоположном углу кладбища, в зарослях кустов почти возле самой стены.

Он сидел, обхватив голые коленки, и отсутствующим взглядом смотрел куда-то вдаль. Его пальцы были в крови, и ноги по щиколотку тоже были забрызганы кровью. Сестра испугалась, что он чем-то порезался, но ран на его теле не оказалось, если не считать царапин на руках.

Алла принялась расспрашивать мальчика, но он так и не сумел сказать ей ничего вразумительного. Ни в тот день, ни потом.

Мальчик не хитрил. Он действительно напрочь забыл, что с ним произошло за эти полчаса.

Этим мальчиком был я.

Часть I КРУГОВЕРТЬ

Наш мир — ворота. Всюду ты найдешь

Мильон пустынь, безмолвных и холодных,

Где все потеряно, что можно потерять,

Где — только путь и не найти привала.

Фридрих Ницше

Глава 1

Приступ подкрался ко мне незаметно и не вовремя. Час пик был в самом разгаре, причем не утренний, когда выспавшиеся за ночь люди, как правило, переносят его с равнодушным стоицизмом, а вечерний, когда народные массы прут с работы домой и, хотя должны были бы этому радоваться, наоборот, звереют до полной потери гордого звания сапиенсов. В это время любая задержка на пути к родному очагу воспринимается гражданами как наглое покушение на заработанное в поте лица право предаться домашнему безделью.

А таких задержек бывает много. Чаще всего — по вине наземного и подземного транспорта: то в метро поезда перестанут ходить «по техническим причинам», то автобусы куда-то запропастятся по причинам, никому не ведомым.

Не последнюю роль в этом играл и я вместе с той адской машиной, которая когда-то именовалась «лестницей-кудесницей».

Эскалатор, у подножия которого я дежурил по двенадцать часов через сутки, был четырехдорожечным. По-моему, конструкторы тут явно лажанулись: для единственного пути сообщения перрона с другой станцией и с выходом в город надо было запланировать, как минимум, в два раза больше полотен. Тем более что из-за постоянных ремонтных работ и ради экономии электроэнергии приходилось использовать только три дорожки: утром — две на подъем, одна — на спуск, а вечером — наоборот, а один эскалатор постоянно держать в резерве (на случай ядерной войны и сопутствующей ей массовой эвакуации населения, что ли?).

Неудивительно, что в часы пик у моей будки начиналась давка, и все недовольство пассажиров выливалось на меня как на человека в форме и при исполнении.

И тогда пытаться что-либо объяснять этим олухам было таким же безнадежным делом, как бороться со СПИДом. Чтобы избежать бессмысленной перебранки, лучше всего плотно закрыть дверь в будку, надвинуть пониже форменную фуражку и делать вид, что заучиваешь наизусть пять пунктов своей служебной инструкции.

Вот и сейчас, обтекая мою будку с двух сторон, как волны обтекают огромный булыжник, торчащий над поверхностью реки, шли и шли люди. Бесконечные вереницы каменных лиц, пустых глаз и несмолкаемое шарканье подошв по бетонному полу. Каждый день они проходят мимо меня — молодые и старые, мужчины и женщины, поодиночке, парами и целыми семейными выводками — и никто из них не удосуживается задержать на мне свой взгляд, словно я не существую. Я для них — лишь придаток к эскалатору. Причем, с их точки зрения, такой же ненужный, как карман для собаки. Да что я? Для пассажиров все работники метрополитена, начиная от машиниста в кабине поезда и кончая контролером пропускного пункта, — винтики одной огромной махины, которые, во-первых, разглядеть невозможно ввиду их ничтожных размеров, а, во-вторых, и разглядывать-то незачем, поскольку главное все-таки — Машина, которая доставляет их с одного конца города на другой.