Профиль Цезаря - [2]

— Так зачем же вы его послали?! — воскликнула она, подаваясь вперед и уже не скрывая любопытства.

В первый раз он посмотрел на нее прямо и пристально и сказал:

— Я ждал, что вы захотите поговорить со мной.

— Ну, уж раз вам так хочется со мной побеседовать, может быть, вы ответите на мой вопрос. — И, помолчав, она добавила: — Я имела честь спросить вас, почему вы считаете нос того человека фальшивым?

— Воск в такую погоду чуть-чуть подтаивает, — с неподражаемой простотой ответил священник.

— Но кто будет себе делать такой кривой нос? — запротестовала рыжеволосая девушка.

Священник, в свою очередь, слегка улыбнулся.

— Да, действительно, такой нос вряд ли будешь заводить из фатовства, — согласился он. — Я склонен думать, что этот человек завел себе такой нос потому, что его настоящий нос не в пример красивее.

— Но зачем это ему? — настаивала девушка.

— Как там говорится в детских стишках? — рассеянно уронил отец Браун, — встал однажды человек на кривые ножки и пошел он в тот же час по кривой дорожке… Мне думается, этот человек пошел по очень кривой дорожке, взяв себе в проводники собственный кривой нос.

— А что же он такого сделал? — чуть дрогнувшим голосом спросила она.

— Мне не хочется вынуждать вас к откровенности, — сказал очень спокойно отец Браун, — но, по-моему, вы могли бы рассказать об этом человеке куда больше, чем я.

Девушка вскочила и застыла на месте, сжав кулаки, как будто собиралась вот-вот убежать, но тут же пальцы ее медленно разжались, и она опять села за столик.

— Я расскажу вам все, — твердо сказала рыжая девушка. — Не могу сказать вам только одного: почему я вам это рассказываю. Этого я не знаю.

Перебирая пальцами старенькую заштопанную скатерть, она начала:

— Мне кажется, вы способны различать, где снобизм, а где нет, и если я скажу, что происхожу из старинного аристократического рода, вы поймете, что это необходимая предпосылка к моей истории. В самом деле, пожалуй, главная угроза для меня и кроется в допотопных понятиях моего брата — noblesse oblige[1] и всякое такое. Да, меня зовут Кристабел Корстэрс, отец мой был тем самым полковником Корстэрсом, о котором вы, возможно, слышали: он собрал знаменитую коллекцию римских монет. Не буду и пытаться описать отца, вернее будет, если скажу, что он и сам очень походил на римскую монету. Такой же красивый и подлинный, такой же ценный и металлический, и такой же устаревший. Он больше гордился своей коллекцией, чем гербом, — точнее, пожалуй, не скажешь. Его сумасбродный характер как нельзя ярче проявился в завещании. У него было два сына и дочь. С одним из сыновей, моим братом Джайлзом, он поссорился и услал его в Австралию, положив ему мизерное содержание. После этого он сделал завещание, в котором коллекцию и еще более мизерное содержание отказывал другому сыну — Артуру. Он искренне считал, что это лучшая награда, высочайшая честь, какую он мог оказать Артуру за его преданность, высокую нравственность и те успехи, каких брат достиг в математике и экономике в Кембридже. Мне он оставил фактически все свое значительное состояние и, уверена, сделал это в знак пренебрежения. Вы скажете, Артур имел все основания быть недовольным, но Артур — точная копия отца. Правда, в ранней юности у него были какие-то несогласия с отцом, но, получив в руки коллекцию, он как будто превратился в жреца языческого храма. Эти жалкие римские монетки стали для него олицетворением доброго имени Карстэрсов, и он служил им с тем же педантичным идолопоклонством, что и отец. Он вел себя так, словно римские деньги требуют от своего стража всех римских добродетелей. Он не позволял себе никаких удовольствий, ничего не тратил на себя, он жил только для коллекции. Зачастую он даже не брал на себя труд переодеться к обеду, состоявшему, кстати, из самых неприхотливых блюд, и в поношенном буром халате проводил целые дни среди обвязанных бечевкой пакетиков в бурой оберточной бумаге, до которых никому, кроме него, не разрешалось дотрагиваться.

Так вот, если вам приходилось иметь дело с молодыми людьми, вас не удивит, когда я скажу, что пришла в дурное настроение от всего происходящего. Настроение, при котором начинаешь думать, что древние римляне, может, и были хороши в свое время, но кому они нужны сейчас! Я не похожа на моего брата Артура, я люблю получать удовольствие от удовольствий и ничего не могу с этим поделать. От матери мне достались в наследство не только рыжие волосы, но и куча романтической чепухи. Бедняга Джайлз был такой же, и мне кажется, вся эта римская атмосфера нашего дома может отчасти служить ему оправданием, хотя он и в самом деле поступил дурно и чуть не угодил в тюрьму. Но он, как вы сейчас услышите, вел себя ничуть не хуже, чем я.

Теперь я перехожу к нелепой части моего рассказа. Думаю, вы как человек умный догадаетесь, какого рода события способны внести разнообразие в жизнь своевольной девицы семнадцати лет. Сама я сейчас настолько сбита с толку вещами просто ужасными, что не могу разобраться в своих чувствах: то ли я отвергаю это, как пустой флирт, то ли у меня разбито сердце. Мы тогда жили на небольшом морском курорте в Южном Уэльсе. У отставного капитана, жившего по соседству с нами, был сын пятью годами старше меня. Бывший товарищ Джайлза, который к тому времени уже уехал в колонии. Имя его для моей истории не столь существенно, но раз уж я рассказываю вам все, то не утаю: его звали Филипп Хоукер. Мы с ним вместе ловили креветок и говорили, а думали, что влюблены друг в друга: по крайней мере он говорил, что влюблен, а я думала, что влюблена.