Профиль Бога - [9]

— А я все думала, почему Лешка такой? Он так остро и тонко все чувствует. Меня — до самого края.

— Родная моя, поверь мне, чтобы понять человека страдающего, совсем необязательно страдать самому. Это правило — заблуждение, и оно не срабатывает, пойми, я в этом убедилась за всю свою жизнь! Сотни жизней тогда бы никому не хватило, если бы все только своею нужно было испытывать! Пропустить через себя духом, понять, услышать человека кожей, нервами, сердцем, я думаю, важнее всего! Слушать и помнить о «профиле». Быть может, снова и снова создавать его рисунок, помогая Творцу. — Марина Михайловна вздохнула, откинула прядь волос со лба невестки, поцеловала ее. Внезапную тишину в комнате нарушил стук в дверь.

— Дамы, вы там в порядке? Пирог остывает, идем чай допивать, потом свои наряды примерите. — Лешка просунул голову в дверь, зажмурив на всякий случай глаза.

— Мы не примеряем, Леш, мы разговариваем. Входи! — махнула рукой Марина Михайловна.

— И о чем же ваша беседа?

— Я Оле рассказывала о Марине Ивановне. О том, что у Нее были удивительные глаза: зеленые, прозрачные, как ягоды крыжовника, с золотистою искрою. И какие-то глубокие, мудрые. А вот руки были натруженные, непоэтические, жилистые, усталые. Не дамские, одним словом.

— Удивительно, все-таки, мама, что бабушка и Она встретились, правда? Вроде не должны были, а встретились. И где? В Елабуге! Это даже трудно представить. — Задумчиво произнес Алексей.

Марина Михайловна пожала плечами, поправила гребень в сложной прическе, делавшей удивительно красивой ее осанку и линию шеи.

— Трудно, но возможно. В жизни вообще, возможно все самое невероятное. И тем она замечательна, поверь мне, сын!

— Я знаю. Однако, Вы что же, леди, не собираетесь оценивать мои кулинарные способности? Там Пашка изнывает от тоски по дессерту.

— Ой, а во мне картошка фри еще не улеглась! — Ольга, тяжело приподнявшись с кровати, оперлась на руку Марины Михайловны. Та перехватила ее под поясницу, поддерживая:

— Осторожнее, шагай не сразу. Вот так. Наступай тверже, не бойся. Ну- ка я послушаю, как там моя внученька? Подумать только, еще пару месяцев, и я бабуля! — восхитилась Марина Михайловна, осторожно приложив ладонь к животу невестки. — Ну, дети мои, разве это не замечательно?!

— А я дядькой стану! — русоволосая копия Лешки в уменьшенном слегка размере, с родинкою на верхней губе, а не на щеке, как у старшего брата, появилась на пороге комнаты. — Предки и родичи, идемте хавать пай, а то я голоден, как волчара.

— Павел! — возмутилась тотчас Марина Михайловна. — Как ты разговариваешь! Да еще в присутствии Оли! Вот малышка родится, мы ей найдем другого крестного отца, честное слово. Зачем ей ты? У тебя с языка грязные лягушки прыгают, что ребенок сможет понять в твоей речи? Даже если ты ей что-то хорошее объяснять станешь!

— Не гони волну, мать! Сейчас дети атомные, Ксеня сразу, что нужно, усечет! — усмехнулся было Пашка, но тотчас осекся под пристальным взглядом старшего брата. — Я хотел сказать, что мы же родные, она меня все равно поймет, как ни крути, что ты переживаешь!

— Это то и грустно, что моя внучка, праправнучка Николая Петровича Касаткина, адъюнкт-профессора Варшавского университета, вынуждена будет понимать нечленораздельное пыхтение какого то гамадрила, который и с дерева еще не спустился! — хмурясь, отрезала Марина Михайловна. Щеки ее и шея заалели пятнами, она снова стала нервно поправлять гребень в волосах. Пашка смущенно посмотрел на нее и, переминаясь с ноги на ногу, пробасил, срываясь на фальцет:

— Ну, ты мать, того, даешь! Через край хватила! Какой же я гардемарин? Обыкновенный перец, то есть я хотел сказать, что…

Ольга фыркнула и залилась тихим смехом, закрывая лицо ладошкой. Следом за ней засмеялись в полный голос Лешка и Марина Михайловна.

— Чего Вы веселитесь-то?! — обиженно пробасил Пашка, пожимая плечами. — Обзовут сначала, а потом… Еще манера — чуть что, прадеда вспоминают! — и тут же наклонил голову влево, увертываясь от тяжелого братского подзатыльника. — Прадед-то тут при чем?

— При том, что ты носишь ту же фамилию! Или предпочитаешь быть приматом? — сдерживая улыбку, ответил Алексей.

— Ничего я не пред-предтепочитаю! — запнулся на трудном слове великовозрастной озорник. И тут же поднял глаза на брата:

— Лешка, а что это такое, адъюнкт-профессор?

— Помощник старшего профессора, заместитель на кафедре, кандидат наук, по- нашему. Иди, гардемарин, готовь стул для Оли! — отозвался Алексей. Да чайник включи. Он остыл уже.

— Я сейчас, — вихрем сорвался с места Пашка. — Ольк, тебе чашку полную не наливать, как всегда?

— Как всегда, Паша, спасибо. Он у Вас замечательный, Марина Михайловна! — Ольга взяла в свою руку ладонь свекрови благодарно чуть сжала теплые пальцы.

— Обыкновенный он, Оля. Просто тоже — рисует профиль. Пытается только. — Ответила та. И глаза ее странно засветились.

7.

— Нет, Лешка, я считаю, ей просто надо разрабатывать левую руку! — голос Марины Михайловны по телефону звучал несколько иначе, чем в яви: мягче, приглушеннее. — Ты знаешь, я почему тебе звоню? У меня тут возникла идея. Вера Максимовна, которой Олька в прошлом месяце помогала работу для тестирования младших классов оформить, мне все о своей двоюродной племяннице говорит, Алине. Та у нее массажистка чудесная. Две недели назад с курсов каких то вернулась, в Германии была, на стажировке. Молодая совсем девица, а творит небывалое: сколиозы выправляет, послеинсультные параличи. Было пару случаев у нее в практике, когда и от операции людей спасала.