Профиль Бога - [15]

Она выплеснет на бумагу то, что копилось, пряталось сиреневыми, прохладными тенями в углах дома по вечерам, властно ложилось на подушки, забиралось в кресла, на донышко кофейной чашечки, в кафель ванны, под мягкое тепло согретого полотенца. Во все то, к чему она прикасалась, что ощущала, как и всегда — всею собою, до самого дна, «до капельки». Забиралось так, что не было на него управы. И мучило — неслышно, невидимо, то отпуская, то снова давя, словно бы забавляясь. Что же, взяв в руки карандаш, и она сумеет «позабавиться» над надоедливой тенью: линии рисунка, штрихи, абрисы, силуэты всегда помогали ей унять расшалившиеся нервы и распаленное воображение. Стоит попробовать снова, стоит! По парку Ольга шла, нетерпеливо кусая губы, размахивая тросточкой-зонтом, словно старалась вобрать, впитать в себя то, удалось ей увидеть подметить, подсмотреть в акварельно-чистой картинке утра, чтобы целиком, осторожно, не разбрызгав ни капли, перенести его на лист картона или ватмана.

12.

…Но яркая солнечная картинка была безжалостно смазана тем, что предстало перед ее взором несколько секунд спустя после того, как она вошла в прохладный сумрак ангара, где обычно работал Алексей со своими напарниками. Звуки, наполняющие мастерскую, были вполне обычными: шум двигателей, шелест дворников по стеклам, биение водяных струй из черных змеистых шлангов, подсоединенных к колонкам горячей воды, звяканье гаечных ключей…

Алексея она увидела почти сразу. Алину тоже. Они стояли около элегантной, серебристо-серой, продолговатой машины с открытым капотом, почти рядом со стеной ангара. От посторонних глаз их скрывал плотный ряд импозантных авто, сверкающих холодными, округлыми, прямоугольными, квадратными глазницами лобовых стекол. Даже если бы Ольга и хотела понять, о чем говорили Алексей и Алина, она бы не смогла их расслышать. Стояла слишком далеко. Но она — не хотела. Зажмурила глаза. Потрясла головой. Закрыла ладонями уши. Но зрачкам ее вдруг стало мучительно больно, как будто что-то извне давило на глазницы. Защипало в носу, словно она выпила стакан воды с газом. Дыхание перехватило. Она кашлянула и распахнула горящие соленой влагой ресницы. В это же самое время рука Алины коснулась щеки Алексея. Ольга отчетливо увидела, как ласкающим, уверенным движением пальцев девушка откинула упавшие на его мокрый лоб волосы. Положила руку на его плечо. В этот раз ни один мускул не дрогнул в нем. Только лицо было нахмуренно, да в углах рта залегли резкие морщины. Алина некоторое время держала руку на плече Алексея, потом легонько приподнялась, чтобы обнять его. Что произошло в следующую долю секунды, Ольга понять так и не успела. Она только сморгнула щипающую глаза соленую каплю, и тотчас увидела, как сильная, белоснежно-гибкая рука Алины, с безупречным маникюром тянется к ремню на выцветших, рабочих Лешкиных джинсах… Ремень заблестел от узкого солнечного луча, проникшего сквозь щель в крыше ангара внутрь. Слепящий зайчик прыгнул, обжигая, прямо в глаза Ольги, она охнула, зажмурилась, отступила на шаг в сторону, споткнулась, обо что-то длинное, растянутое на земле, раскрыла глаза и руки, чтобы удержать себя, неуклюже покачнувшуюся. В зеркальце бокового обзора одной из машин она краем глаза увидела стоящую на коленях Алину. Ее хищный профиль. Линию щеки. Резкую, в прохладной полутени, с упавшей на нее светлой прядью волос… Призывно открытый, влажный рот, тянущийся к полоске темно-розовой плоти в обрамлении жестких светлых волос. Проклиная про себя беспощадную, холодно-профессиональную, и такую ненужную, отвратительную, ненавистную в эту минуту, «память глаз», Ольга беспомощно зажмурила их, шагнула влево, неуклюже толкнула рукой холодный металлический бок какой то машины. Автомобиль отреагировал на ее прикосновение вспыхнувшими фарами и пронзительным воем сирены. Вцепившись пальцами в трость-зонтик, она повернулась, резко вздернула вверх подбородок и побежала к выходу… Впрочем, «побежала», сказано слишком сильно! Она всего лишь пыталась ускорить и без того неровный, неуверенный шаг, все сильнее опираясь на трость, почти слившись с нею, вдавливая ее в шлаковое, сыпучее покрытие ангара…

Ребенок колыхнулся внутри нее, поворачиваясь, она закусила губу от боли, но продолжала идти вперед, как слепая, наощупь, к выходу, залитому тенями позднего майского утра и щебетом птиц. Щурясь на ярком свете, облизывая пересохшие до горечи губы. Обдало ветром ее мокрую от пота спину, и тотчас побежали мурашки. Неловко, почти ползком, она прошла еще десяток шагов до скамейки под матерчатым тентом, села и только тут заметила, что в руке она, кроме трости, держит еще и пакет с телефоном и портмоне, давящий на кисть непомерной, мучительной тяжестью. Она закусила губу от досады и беспомощно оглянулась. Неподалеку от нее, паренек в желтой бейсболке возился с шиной велосипеда. Она махнула рукой. Он вопросительно посмотрел на нее, отложив гаечный ключ, нехотя поднялся, подошел:

— Чего Вам?

— Ты здесь работаешь?

— Ну, вообще, да… Машины мою, — нехотя протянул паренек. — Только сейчас перерыв. А что?