Профиль Бога - [10]

— Мама, ну ты же знаешь, я не против! Только Ольке ходить в поликлинику будет тяжко.

— Да не надо ей ходить никуда. Аля сама к вам придет. Вера Максимовна никак Ольку забыть не может, говорит, рисунки ее в альбом специальный вклеила, всем показывает и рассказывает, кому только можно, для поднятия Духа… Лешка, ты слышишь?

— Слышу, мама, слышу. Только Олька на роль Мересьева не годится, думаю.

— Почему это? — встревожено протянула Марина Михайловна. — Она что, снова плачет? Что у Вас случилось?!

Алексей рассмеялся.

— Ничего, мать, ты что? Только Олька, она ведь хрупкая очень. Считает что в ней Духа то, как раз мало. Надо еще «добирать высоту».

— Доберете. Вдвоем. Ты же у меня пилот-ас. — Марина Михайловна замолчала на пару секунд, потом, поняв внутреннюю тревогу сына, весомо добавила: — Ты не бойся, Алина с вопросами к Ольге лезть не станет. Она девица умная, немного стервозная, с крутинкой. Вера Максимовна ее даже чуточку побаивается. Всего, что у нее есть, Алина сама добилась, руками своими и головой. Руками, правда, больше…

— Ой, мать, тебя обманывают! — Алексей хохотнул. — Стервозы, они трудом не зарабатывают. Больше, каким другим местом! Свежо предание, да верится с трудом!

— Свежо-то свежо, да массажистка ездит на «Пежо»! — парировала Марина Михайловна в тон сыну и тоже — рассмеялась. Напряжение, возникшее было при разговоре, улетучилось без следа. — Слушай, Лешка, я всерьез. Да наплевать нам с тобой на Алькину стервозность, нам что, ее в кумовья звать, что ли? Она в массаже — профи, может, Олюшке повезет, рука начнет хоть немного действовать, и ей легче будет? Думаешь, это так просто, осознавать, что ты не сможешь на руках держать собственную малышку?! Олька ведь про то думает, я по глазам ее вижу. Да и ты тоже. Так ведь? — После минутной паузы продолжила разговор Марина Михайловна.

— Мать, запрещенный прием! — голос Алексея неожиданно стал глухим, будто бы усталым. — Чем я ей платить буду, твоей массажистке «пежонистой»? Она же, небось, в «зеленых» плату берет?

— Да нет, рублями тоже не брезгует. Только у нее машина, Лешка, ломается все время.

— А, с Вами все ясно, леди! — протянул насмешливо Алексей. — Ну, мать, ты стратег! И давно это Вера Максимовна тебя обхаживает?

— С самой весны, Леш! — вздохнула Марина Михайловна. — Все то ты разгадаешь!

— Тут нечего и разгадывать, мам. Ко мне полгорода едет, а еще половина стоит в очереди. Я Ольку предупрежу, мам, настрою, чтоб не с бухты- барахты. Хорошо? А ты с Алиной договорись, пусть день назовет или, вернее, вечер. Постараюсь дома быть.

— Лешка, ты не думай, Вера Максимовна мне ручалась головой. Алька — очень приличный человек.

— Ты сама то ее видела, мам?

— Нет, а что?

— Ничего. Я твоему глазу больше доверяю, чем чужим словам. Ну, да ничего. Разберемся.

— Да, Леш, конечно. Я бегу, у меня конец перемены. Сейчас звонок дадут. Целую. Ольке привет. Она мой подарок носит?

— Носит. Красавица! Угодила ты ей, мать!

— Я ей еще костюм крепдешиновый присмотрела, Лилия Андреевна подошьет, как надо, принесу в выходные. Не говори — секрет.

— Буду нем, как рыба, — рассмеялся Алексей. — Разоришься ты на нас!

— Ну, уж как нибудь протяну. У меня не десять невесток, а одна. Пока что. — Что то щелкнуло в трубке, заиграла мелодия и мобильный глухо замолчал. — Тьфу ты, опять батарея села! — в сердцах проворчал Алексей, взглянув на мерцающий экран. Эх, maman, maman! — Но тут же, улыбнувшись сам себе, добавил: — Давно же знаю, что филологов не переговорить. Аксиома!

8.

— Нет, я легко Вас нашла. Без запарки. Пежулька сегодня не капризничал, да и тетка Вера мне хорошо дорогу объяснила.

— Проходите, — немного смущенная Ольга посторонилась, чтобы дать пройти в прихожую высокой эффектной блондинке в дождевике. — Пежулька, это Ваша собака?

— Нет. Это машина. «Пежо». У нее двигатель все время глохнет в самое неподходящее время.

— Извините. — Ольга смутилась еще больше, щеки ее заалели. — Я не сильна в современном сленге. Муж, и тот надо мной смеется. Говорит, что назвал бы меня «тургеневская дама», если бы было такое выражение. Но есть только «тургеневская девушка», увы!

Алина — а это была именно она, — снимая дождевик, поправила модную короткую стрижку и рассмеялась. Насколько лицо ее приковывало к себе внимание: серо- зеленые, с золотистою точкой зрачка глаза, с легкой поволокой томности, тонко вылепленные скулы, изящные крылья носа, — настолько смех ее был неприятен, резок для слуха. Он словно бы мгновенно старил девушку и придавал ей пугающую, чужеродную, зловредно-мистическую ауру. Ольга поймала себя на мысли, что если бы она закрыла сейчас глаза, и только слухом воспринимала Алину, то ее воображение нарисовало бы старуху в потертой шали, уставшую и от собственных лет, и от мира, в котором они протекли. Это так неприятно поразило Ольгу, что она судорожно сжала в кулак здоровые пальцы правой руки, как делала всегда при сильном волнении… Что-то будоражило ее нервы, а что — она не могла понять.

— Это не сленг. Так Дарья Донцова назвала в одном из своих романов «колеса» героини. Я прочла, мне понравилось. Знаете, машина и, правда, несколько похожа на живое существо, уж на собаку — точно. Моя вот — привереда страшная! Хочу ее Алексею Кирилловичу показать, может быть, он ее укротит? Где у Вас тут можно руки помыть?