Профессор бессмертия - [49]

– Камердинер-то твой, кажется, из повиновения выходит, сказал старик Сухоруков с улыбкой, здороваясь с сыном.

– Ворчит, по своему обыкновению, – отвечал Василий Алексеевич. – Он мне сейчас говорил про одного старца… Жалеет, что я этого старца не знал.

– И охота тебе, Васенька, с Захаром о разных старцах разговаривать!

Старик Сухоруков подошел к углу кабинета, где стояли в особой подставке набитые табаком чубуки, выбрал себе один из них и уселся в кресло против сына. Он с наслаждением затягивался «Жуковым» табаком.

– Охота тебе разные басни о старцах слушать, – продолжал свою речь старик Сухоруков. – Все эти повествования о божественных людях, эти россказни о их добродетелях и чудесах – сущий вздор. Напоминают они мне одну преуморительную в этом роде пародию, написанную Вольтером. Сказка называется «Простодушный». Ты ее, Васенька, читал?

– Что-то не помню, – отвечал Василий Алексеевич.

– Преостроумная, доложу тебе, сказка, – заговорил старик, – только один Вольтер умел так смеяться над разным суеверием.

Алексей Петрович с наслаждением затянулся из своей трубки и пустил несколько колец дыма.

– Вольтер пишет там об одном их католическом святом, – продолжал Алексей Петрович. – Этот святой, представь себе, однажды, усевшись на небольшую гору, отплыл на горе по морю из Ирландии и в этом своем «экипаже», то есть сидя на горе, прибыл во Францию, в какую-то там бухту. Все это так в житии святого, представь себе, расписано. Выйдя на берег, святой, как ему полагалось по ритуалу, торжественно благословил свою гору, которая, говорит Вольтер, в ответ на это грациозно святому поклонилась и затем вернулась по тому же пути в Ирландию… Эдакое, понимаешь ли, удивительное чудо! И все житие изображено в подобном живописном роде… Чистая умора, я тебе скажу!.. Вот и наши святоши в этом же духе всякий вздор рассказывают!..

Василий Алексеевич рассмеялся.

– Да что ты, Васенька, как я погляжу, у себя все сидишь. Все чтение да чтение… Вышел бы в зал, развлекся бы, – сказал старик Сухоруков.

– Не тянет, отец, – отвечал сын. – У меня и в моей комнате хорошо.

– Ну вот, не тянет!.. Посмотрел бы мои картины, которые я привез. Оркестрион бы послушал – Алексей Петрович пустил еще несколько колец дыма. Он был сегодня в хорошем настроении. – Опять, музыканта я вывез из Петербурга, господина Лампи… Прекрасно на фортепиано играет. Очень любит твоего Глинку, недурно фантазирует на его мотивы. Талантливая бестия!.. Я этого музыканта, милый друг, особенно называю. Зову его моим штопором: господин штопор, больше никак… Другого у меня ему названия нет…

– Это почему же ты так его назвал? – заинтересовался молодой Сухоруков.

– Да потому, что он своей музыкой мои чувства откупоривает, – разъяснил старик.

– Интересно будет его послушать, – сказал Василий Алексеевич.

– То-то вот, интересно. Однако послушай, Василий, – переменил разговор старик, – князь Кочура на тебя вчера жаловался… Говорит, что ты стал очень суров… Будь с ним подобрее, ведь он препотешный человек… Его отпугивать не надо.

– Надоел он мне, – отвечал молодой Сухоруков.

– Как у тебя скоро симпатии меняются, – улыбнулся Алексей Петрович. – Былое время ты с ним не расставался… Помнишь, когда заладил с ним к Ордынцевым ездить?

– Что было, то прошло, – проговорил Василий Алексеевич. – Ордынцевы для меня умерли.

– Ох, не совсем-то они умерли, Васенька, – возразил старик. – Вчера от Ордынцева письмо я получил, и, скажу тебе, весьма дерзкое письмо. Просит меня в нынешнем году в его логу не охотиться… Что у вас произошло? С чего ты с ним раззнакомился?

– А с того я с Ордынцевыми раззнакомился, – с горечью отвечал Василий Алексеевич, – что Елена Ордынцева в меня влюбилась… А я занимался тем, что увлекал ее, играл ею, а жениться на ней не хотел… Поэтому я и бросил у них бывать. По правде сказать, я поступил с ними не особенно красиво…

– Еще бы ты женился на ней!.. – резко сказал Алексей Петрович. – Какая она тебе невеста!.. У Ордынцевых всего-навсего семьдесят душ, и сам Ордынцев пренеприятнейший человек, с громадной фанаберией! И что он такое, подумаешь? Что он из себя представляет? Отставной пехотный офицеришка, совершенно прогоревший, и больше ничего… А тоже с барскими замашками, с претензиями. Ну да погоди он у меня! Это его дерзкое письмо ему даром не пройдет. Он мне в логу запретил охотиться, а я сделаю гораздо проще. Я этот лог у него судом отберу. Вот и будет он другой раз дерзкие письма писать!

Старик говорил все это раздраженным тоном. Видно было, что письмо Ордынцева задело его за живое.

– Я отлично знаю, – закончил Алексей Петрович свою речь об Ордынцеве, – что эта земля у него, что называется, «примерная», что документов на нее у него нет. Я вот и затею с ним размежевание и спорный процесс. Он тогда и узнает, как с Сухоруковым ссориться…

Так он посещал сына почти каждый день. Но эти частые посещения, это желание старика развлечь Васеньку мало утешали больного. Василий Алексеевич делался едва ли не мрачнее после визитов отца…

VI

Наступила зима, и вместе с зимними днями, вместе с бесконечным сидением Василия Алексеевича в кабинете начали находить на нашего больного тяжелые минуты, минуты усиливающегося ропота на свою судьбу.