Проективный словарь гуманитарных наук - [226]

Автор обратных цитат раздает свои мысли другим авторам, вместо того чтобы заимствовать у них. Его задача – не критиковать, а интенсифицировать предыдущие системы и учения, предложив опыт творческого их прочтения-вписывания. Сократу, сказавшему «Я знаю, что ничего не знаю», можно приписать мотив, ставший впоследствии главенствующим у Платона, – о том, что знание предшествует обучению и принадлежит вечному миру идей, который мы неожиданно открываем в своем мышлении:»Я не знаю, что́ я знаю«.

Вот еще обратные цитаты, приписанные мною великим авторам – и соответственно заключенные в обратные кавычки. Здесь проецируются те возможности их мысли, которые не воплотились в их реальных высказываниях:

«Мучить – не значит любить. Мучить можно и ненавидя«.

Ф. Достоевский

«Глупость – источник наших главных умственных услад. Без нее, как без уксуса или горчицы, любое блюдо кажется пресным. Мы смакуем чужую глупость, как никогда не в состоянии просмаковать чужой ум. Наш разум так устроен, что кислое и горькое предпочитает сладкому«.

Оскар Уайльд

Обратная цитата выявляет те потенции мысли, которые обнаруживаются за пределами исторического прошлого. В историю философии и литературы вписываются те альтернативы, которые исходят из нее же – но возвращаются к ней в виде иного Сократа, иного Гегеля. Это не жанр «Анти-Дюринга», «Анти-Прудона» или «Анти-Маха», в котором были сильны классики марксизма, мастера сокрушительной полемики, но жанр «Альтер-Сократа» или «Альтер-Гегеля». Если тебе есть что сказать против данного мыслителя, скажи за него – ведь эти мысли вызваны им самим и суть продолжение его собственных мыслей, ветвления, «бифуркации» на древе его сознания.

*Альтерология, Амби-, Гиперавторство, Персонажное мышление, Экзотекст

Творчество. С. 417–419.

ЭКЗОТ Е КСТ

ЭКЗОТЕКСТ (exotext; греч. приставка ехо-, снаружи). Текст, образованный индивидуальными вкладами двух и более авторов, развивающих общую тему, причем авторство каждого отмечено разницей шрифтов (почерков). Экзотекст наглядно обнаруживает для читателя все слои соавторской работы.

Есть несколько типов соавторства.

1. Монологическое. Два или несколько авторов создают общий текст, в котором не выделены их голоса (братья Гонкуры, Козьма Прутков, Ильф и Петров).

2. Диалогическое. Слова авторов соотносятся как реплики в диалоге или в драме. Каждый говорит или пишет за себя («Письма Абеляра и Элоизы», «Переписка из двух углов» В. Иванова и М. Гершензона).

3. Синлогическое. Синлогия («со-словие», synlogy) имеет место в книгах и сборниках, состоящих из глав (разделов), написанных разными авторами. Здесь они не разговаривают друг с другом, но и не прячутся в общем тексте, а выступают как самостоятельные авторы (сборники и альманахи «Физиология Петербурга», «Вехи», «Из-под глыб»).

4. Экзотекст. Двое или несколько участников поочередно пишут единый текст, в котором их авторство отображается разницей шрифтов. Такой тип соавторского текста называется экзотекстом, потому что он обнажает свое многослойное строение. Как в парижском Центре Ж. Помпиду через прозрачные стекла просвечивает инженерная начинка здания, линии коммуникации, так в экзотексте видны те авторские нити, из которых он сплетается. Экзо – по аналогии с экзоскелетом, когда скелет находится не внутри тканей, а снаружи. Если сборник – это дискретный тип синлогии, где один автор отделен от другого ясно выраженным пробелом, разницей текстов, то экзотекст – это непрерывный, континуальный переход от авторства к авторству внутри абзаца и предложения. Один автор пишет простое предложение, а другой дополняет его придаточным. Или добавляет к слову свой эпитет. Если текст пишется от руки, то соавторство выделяется разными почерками, а в печатном виде – шрифтами. В начале экзотекста указывается, какому из соавторов принадлежит какой шрифт.

Пример экзотекста в соавторстве М. Эпштейна и Марианны Таймановой (курсив):

Суть ревности в том, что она превращает любовь в ее противоположность или, вернее, как бы создает химическую реакцию, внося темную, ядовитую примесь во что-то светлое. Казалось бы, нет причин всем не любить всех, хотя это скорее присуще утопии, чем динамичному человеческому обществу; но тогда быстро исчерпались бы литературные сюжеты, а возможно, и сверхсюжет всемирной истории. Не будь ревности, мы бы остались без «Отелло» и «Онегина», «Красного и черного» и «Анны Карениной». Любовь, ведущая к слиянию, сама по себе энтропийна. Но парадокс в том, что чем больше любви, тем больше и вражды, порождаемой ею же, любовью. То, что прежде радовало и умиляло в предмете страсти, отныне вызывает лишь презрение и усмешку. Ангел на глазах рядится в дьявола. Загадка: зачем ревнивцу во что бы то ни стало сохранять в себе этого монстра? Не легче ли с легким, хотя и опустошенным сердцем избавиться от него? Но именно это единство любви-вражды есть ревность, которая тем самым превращается в мощный и по сути единственный двигатель страстей, каждая из которых, благодаря ревности, превращается в собственную противоположность. Если бы в мироздании действовала только сила любви, все слилось бы в единый