Продолжая летопись предков… - [3]

Перед новым 1937 годом, я училась во втором классе, утром к нам на лошади приехал сосед и заявил, что мать вызывают в районную милицию. Расстояние до районного центра села Сторожевск — 27 км. Мать покормила грудью ребёнка, тепло оделась в овчинный тулуп, всех нас, плачущих детей, обняла, попрощалась, взяла с собой ребёнка и уехала. Я в школу не пошла. Вечером сосед обратно вернулся из райцентра, привёз ребёнка и сказал, что нашу мать посадили в тюрьму на два года за то, что скосили без разрешения.

Настя затопила маленькую печку и сварила для ребёнка кашу из ржаной муки. Накормила его и положила спать с собой на печке. Сразу определились, кому что делать, как нам жить без матери. Младшей сестре Маше (1930 года рождения, около 7 лет): каждый день с маленьким туеском (посуда из бересты) примерно одного литра вместимости ходить по домам, просить милостыню для ребёнка — молоко и кусок хлеба. Решили, чтобы я ходила в школу, не пропускала уроков. Настя и Анна будут работать в колхозе. Когда я буду приходить из школы домой, Маша пойдёт по домам просить милостыню. В доме Маша оставалась за няньку, когда я была в школе. В каком доме давали милостыню, мы записывали. Это делали для того, чтобы больше одного раза в неделю не заходить в каждый дом. Мы рассуждали так: если хозяева один раз в неделю дадут кусок хлеба и кружку молока, то они от этого не обеднеют. Если по очереди ходить по разным домам, так каждый день будет питание для ребёнка.

Мы помним всех тех соседей, которые нам помогали выжить в трудное время, давали милостыню. Они давно умерли. Мы помним их как наших спасителей. Когда нашу мать посадили в тюрьму, Саше не было ещё и года. Маленькая Маша ходила по домам, вставала на колени, крестилась и просила милостыню. Так Маша каждый день собирала молоко и куски хлеба для ребёнка. Когда он болел, Анна сидела дома, не ходила на работу в колхоз.

Брату Алексею в сельском совете дали разрешение охотиться в нашем же лесном участке, пушнину и дичь сдавать государству. Алексей стал постоянно находиться в лесу. Домой приходил редко — нас проведать и сдать добычу в заготпункт. Наш лесной участок находился далеко, за 40 километров от дома.

Сёстры Настя и Анна стали работать в колхозе на трудодни. Наша жизнь вроде бы стала налаживаться. Но осенью 1937 года из Сторожевского райисполкома в сельский совет пришло указание: молодёжь из кулацких и единоличных семей отправлять в Усть-Вымский район, посёлок Борган, на лесозаготовку на три года. Посёлок Борган находился на берегу реки Вычегды. Позже примерно в 1,5 километрах от бараков, где жили лесозаготовители, на трассе Москва — Воркута начали строить железнодорожный мост через Вычегду.

Так осенью 1937 года мы, четверо детей, остались в доме одни — без старших: отца, матери, сестры Анастасии Никодимовны, 1916 года рождения. Анне было 14 лет, мне 10 лет, Маше 8 лет, младшему Саше 1,5 года. Как нам жить? Мы сразу же начали думать по-взрослому. Около дома земли было мало. Мы стали сажать основную еду — картошку. Советом помогала родня по материнской линии, проживающая в деревне Лымва. От нас километров 50 будет. Осенью мы выкапывали около 100 вёдер картошки. До весны нам не хватало. Но оставленную на семена картошку не ели. Весной из лесу приезжал брат Алексей. Давали лошадь пахать огород, давали навоз от колхоза. Картошку сажали под плуг. Окучивали тоже под плуг, приезжал Алексей. В летнее время Алексей ловил рыбу, солил в бочках и по реке привозил нам. Отец так и остался в Сыктывкаре. Работал сторожем, получал небольшую зарплату. Постоянно делал деревянные лопаты, грабли, метёлки, детские санки, куда-то сдавал оптом. Так зарабатывал деньги на дешёвую ячневую или овсяную муку и посылал нам. Алексей сдавал государству в заготпункт пушнину, дичь и солёную рыбу бочками. Помимо пороха, патронов и дроби за это ему давали, соль, сахар, спички, пшено, муку. Нам было очень трудно жить без родителей.

Мы видели и пережили, как разрушались в нашем селе Большелуг крепкие крестьянские хозяйства и семьи. Не только наша семья пострадала, другие тоже были раскулачены. Людей выгоняли с детьми из своих домов, приходилось жить в бане, а дом забирали. Мы хоть остались в своём доме. Мы зла не держали и не держим ни на кого. Из шестерых братьев и сестёр на сегодня (2007 год) остались в живых Мария и я. Живём в городе Ухте. Помним свой род. Своё горькое детство. Дорогих своих учителей школы и соседей, которые нам помогали в трудные годы выжить. Если бы все соседи были добрыми и порядочными, то наша мать не сидела бы в тюрьме. И те, кто был причастен к нашим бедам, своим детям и внукам счастья на наших горьких слезах не построили. Бог им судья. Мы желаем всем только добра.

Себя в старости я сравниваю со своими родителями. Мы очень похожи. Государство устроено так, что почти без изменений начало столетия повторяется в завершающие двадцатый век 1990–2000 годы. Какими бесправными и нищими мы были не по своей вине в детстве, такими остались и в старости. Мои родственники, тяжёлым трудом заработавшие на содержание и обеспечение старых родителей, моих деда и бабушки, были вынуждены отдать золото в церковь, чтобы похоронить по христианским обычаям невестку. Давно это было, в 1910 году (как говорил мне отец), 97 лет назад.