Продажная шкура - [135]

Детектив Тэргуд присоединилась к нам в своем неуклюжем юбочном костюме, заметно высоких каблуках, и плохим отношением. Но ничье отношение не было особенно розовым, так что это было нормально.

Я спросила их:

— Другие тела выглядели также, как это?

— Не так, — сказал Шоу.

— Нет, — сказал Морган.

Тэргуд только покачала головой, губы, сложенные в линию, были настолько тонкими, что ее рот был едва различим на лице. По губам и немногословности я поняла, что она боролась с тошнотой.

— Другие тела тоже были сожжены? — спросила я.

— Последние два, но и близко не так, как это, — сказал Шоу.

— Вы точно уверены, что это тот самый парень из Сент-Луиса? Он никогда не делал ничего подобного в вашем городе, — сказал Морган.

— Откуда вы знаете, что он делал в моем городе? — Спросила я.

— Мы говорили с лейтенантом Сторром, и он предоставил нам информацию, — сказал Шоу.

Я не хотела говорить им, что Дольф не рассказал мне о запросе из Вегаса. Я не хотела признать, что кто-то, с кем я должна была работать, отрезал меня от дела полностью. Поэтому я сделала вид, что для меня это не было новостью, и продолжила делать вид, что половина копов, с которыми я работала, не обращались со мной, как с дерьмом.

— Витторио и его люди не сжигали тела, но да, я вполне уверена, что это он.

— Как вы можете быть уверены, если он так не поступал в Сент-Луисе или любом другом городе? — спросил Морган.

Эдуард встал рядом со мной, не слишком близко, но достаточно близко, чтобы дать мне знать, что он понял, что Дольф не сказал мне. Что он понял, насколько это может беспокоить меня.

— Поскольку именно так обычно поступала церковь с вампирами, когда им удавалось захватить их живыми. Они использовали святую воду, которая сжигает их, как кислота. Считалось, что она выжигает дьявола из них. Но те единственные двое, с которыми случилось подобное, и которых я знаю лично, оба были красивыми, очень красивыми. У церкви много темных сторон; церковники говорят, что сделали это, чтобы спасти душу, но они, как правило, подбирали жертв, чтобы удовлетворить с их помощью некоторые потребности.

— Вы хотите сказать, церковь была похожа на серийного убийцу? — Тэргуд наконец заговорила немного сдавленным, но все еще красивым сердитым голосом.

— Я предполагаю. Мне просто интересно, что единственные два человека, которых лечили подобным образом, были прекрасны лицом и телом, и они были сожжены таким же образом. Я никогда не слышала о вампире, который начал бы свою жизнь некрасивым и с которым они бы сделали это. Мне было бы интересно узнать, был это один и тот же священник, или группа священников.

Тэргуд заговорила снова.

— Вы хотите сказать, что красивые мужчины были критерием отбора жертв некоторых священников?

— Я думаю, двое — это еще не система, может быть, это совпадение, но, если бы я нашла третьего, тогда да, я бы так сказала.

— Это чудовищная ложь, — сказала она.

— Эй, я тоже христианка, но в каждой профессии есть и плохие парни.

— Какое значение имеет то, что делал или не делал какой-то священник, который мертв уже сотни лет? — сказал Бернардо. Он вернулся, чтобы присоединиться к нам у тела. — Мы не можем поймать его, он уже мертв. Мы должны поймать Витторио.

— Маршал прав, — сказал Шоу. С минуту было немного неясно, какого маршала он имел в виду, а затем он сказал: — Мы должны поймать живого.

— Вы говорите, что этот вампир пытается повторить свои собственные травмы? — спросил Морган.

Это выглядело так, словно он проигнорировал их обоих.

— Похоже, — сказала я.

— Другие умерли от потери крови, не было сломанной шеи, — сказал Шоу.

— Возможно, они сжалились над ней, — сказал Бернардо.

Мы все посмотрели на него.

Он кивнул в сторону тела.

— Может быть, кто-то из людей Витторио прекратил ее страдания.

— Или, может быть, они устали от ее крика. — Сказал Олаф.

Мы посмотрели на него, я думаю, что угодно было лучше, чем смотреть на тело. Олаф все еще смотрел на тело. Если оно и беспокоило его, этого не было видно.

— Или, может, она потеряла сознание от боли, и это перестало быть забавным, — сказал Шоу.

— Вы не потеряете сознание от этого, — сказал Бернардо. — Вы не заснете. Вы не отдохнете. Вы не сделаете ничего, только будете продолжать ощущать боль, пока вас не накачают лекарствами, и даже тогда, иногда боль перекрывает их.

— Вы говорите так, как будто знаете, — сказал Шоу.

— У меня был друг, который сильно обгорел. — Он отвернулся, чтобы не смотреть ни на кого из нас. Какое бы выражение ни было на его лице, он хотел сохранить его в себе.

— Что случилось? — спросил Шоу.

— Он умер. — Затем Бернардо ушел от нас. На этот раз он пошел дальше, расталкивая толпу, пока не нашел часть переулка, где мог прислониться. Это привело его ближе к журналистам, которые начали выкрикивать вопросы, когда они увидели его значок и перчатки на руках. Он игнорировал их всех, просто закрыв глаза и откинувшись. Что бы он ни видел, или пытался не видеть, это вытеснило все, что они кричали ему.

— Он прав? — Спросила я Олафа — Ты никогда не перестаешь кричать и не теряешь сознание?

— Я не знаю, — сказал Олаф. — Я не люблю огонь.

Я поняла, что, хотя осмотр тела его, казалось, не волновал, он не наслаждался процессом так, как с телами в морге. Он любил лезвия и кровь, но не огонь. Полезно знать, я думаю.