Продажная шкура - [131]

Я села на заднее сиденье патрульной машины, раздумывая о том, каково иметь значок, когда твои обязанности остаются прежними. Мы были наемными убийцами. Официальными, одобренными правительством убийцами. Некоторые из нас пытались быть хорошими маршалами, но, в конечном счете, обычные маршалы спасали жизни, а все, чем занимались мы — это их отбирали. В конце концов, все значки на свете, вместе взятые, не изменят того, кем мы являемся, и того, чем мы занимаемся. Я ехала сквозь темный город, впереди появились яркие огни, и я увидела Стрип (главный бульвар Лас-Вегаса — примечание переводчика), возвышающегося в отдалении над зданиями, подобно природной стихии, светящейся в ночи. Мы направлялись в другую сторону, но я знала, что Стрип там, это как чувствовать океан, даже когда его не видно.

Томас вез нас прочь от ярких огней, и на душе у меня творилось нечто схожее — словно меня отталкивают от света, подальше от человеческой сущности, прочь от моих представлений о себе, прошлых и будущих. Я сидела на заднем сиденье, позволив тихим голосам Эдуарда и Томаса проноситься мимо меня. Они болтали о чем-то своем, так делают все копы. Они говорят либо о преступлениях, либо о женщинах, но раз я сидела с ними в машине, тема женщин не поднималась. Эдуард не допустил бы этого, а Томас и дальше будет демонстрировать нам свои хорошие манеры.

Я сидела на заднем сиденье, поддавшись замешательству, пока оно не переросло в отчаяние. Я не знала, как быть одновременно и хорошим копом, и хорошим монстром. Два моих мира начали сталкиваться, и у меня не было ни единой идеи, как это остановить.

Глава 51

Нам с Эдуардом пришлось засветить свои значки, прежде чем мы оказались в коридоре, который вел к комнатам для допросов, и тут мы услышали перепалку за углом. Я узнала голос Бернардо, вторым был другой мужчина. До меня доносились обрывки разговора:

— С чего вы это взяли?

— Ее нельзя отпускать!

— Это еще почему?

Мы обогнули угол и увидели, что детектив Эд Морган спорит с Бернардо. Я не осознавала, что Морган ростом был чуть ниже метра восьмидесяти, пока не увидела его рядом с Бернардо, чей рост дотягивал до этой отметки с лихвой. Трудно испепелять противника взглядом, когда приходится смотреть на него снизу вверх, но Морган все же пытался. Олаф со скучающим видом прислонился к стене, ссутулившись так, чтобы не слишком возвышаться над остальными.

Морган накинулся на нас, словно тайфун в поисках жертвы, на которую можно было бы обрушиться. Он ткнул в нас пальцем:

— Вы знаете что-то о Паоле Чу, но скрываете это от нас.

— Да мы только приехали! — возразила я. — Мы даже не знаем, из-за чего весь этот сыр-бор разгорелся.

Олаф выпрямился и заявил:

— Они хотят отпустить вертигров, а Бернардо хочет, чтобы Паола Чу осталась под замком.

Бернардо посмотрел на нас, его глаза пылали черным гневом. Гнев придавал его лицу жесткие черты.

— Но он не желает объяснить мне, почему он так хочет задержать Чу, — добавил Морган, устремившись к нам через холл. Эдуард и я шли ему навстречу, так что мы пересеклись посередине. Морган показал пальцем сначала на Эдуарда, потом на меня. — И один из вас попросил его задержать ее, не сказав, зачем. Так зачем же? Что вы скрываете?

Гнев вибрировал вокруг него волнами. У меня возникла мысль: «Я могу напитаться этим гневом. Я почувствую себя лучше, да и схватка будет окончена. Нет, неправильно, плохая идея, Анита». Я попыталась спрятать руки в карманы, но в них было слишком много оружия.

— Возможно, все дело в том, что она была сожительницей вертигра, который озверел сегодня днем, — сказал Бернардо, подходя к нам и становясь позади.

Олаф проследовал за ним.

— Это не основание для того, чтобы ее задержать, — возразил Морган.

— Я знаю, вы можете удерживать ее и дольше, Морган, — вмешался Эдуард.

У меня возникла идея:

— Что, если мы попросим всех этих вертигров оставить следы когтей, чтобы сравнить их с ранами? Мы отпустим их сразу же после этого, если хотите.

— Мы не хотели бы, чтобы эти люди перекидывались в животную форму посреди полицейского участка, Блейк. Так не пойдет.

— Им и не нужно перекидываться полностью, только когти отпустят, — заверила я.

Он нахмурился, глядя на меня:

— Это как?

— Я говорила медэкспертам, что следы когтей были нанесены очень сильным ликантропом, который мог выпускать когти, а потом снова втягивать их, наподобие складного ножа.

— Нам читали лекцию по ликантропам, — возразил Морган. — У сильнейших оборотней есть только две формы: животная и получеловеческая. И как только они перекидываются, ими овладевает желание отведать свежего мяса и кого-нибудь убить. Они не могут вернуться в человеческую форму еще шесть-восемь часов после этого, а когда они все же перекидываются обратно, они проводят несколько часов в состоянии, близком к коме. Я не позволю вертиграм перевоплощаться в участке, когда у нас нет никаких гарантий в том, что они будут достаточно разумны для того, чтобы снимать слепки с их когтей.

— Поверьте мне, если они способны выпускать когти на время, они без труда смогут думать при этом, как люди, и лишь самые неопытные из ликантропов испытывают острую необходимость питаться сразу после изменения формы.