То, что ни о каком ремонте не стоит и мечтать, стало ясно с первого взгляда. Оскар включил радиомаяк буера, достал с заднего сиденья игломет, подключил его к энергобрикету и положил на живот, на карабины.
Первый приступ слабости он ощутил, едва начав собирать шлюпку крошечный буер из легких труб и с паршивыми коньками. Дело было плевое, и если бы не рана, Оскар справился бы за несколько минут, а тут еще засигналил энергобрикет на поясе Таклтона, и пришлось заменить его тем, который питал фару. Потом Оскар взял Сову за воротник и потянул за собой. Тут слабость накатила всерьез, и ему пришлось сесть прямо на лед.
Наконец он собрал шлюпку, взвалил на нее обмякшего Таклтона и уже собрался лечь сам, но вспомнил о рулевом коньке. Бросить его вместе с буером значило вдрызг рассориться с кузнецом Вацеком.
Морщась от боли, Оскар приподнял нос буера, умудрился одной рукой отжать оба фиксатора и подобрал со льда булатное лезвие.
В конце концов он улегся на шлюпку лицом вниз, сморщился от боли, подмигнул своему отражению в ледяном зеркале, с которого ветер на мгновение смахнул пыль, дотянулся до ручки фала и рывком вздернул парус. Ко всему прочему заело топовый стопор, и пришлось злобно его дергать, пока парус не застыл, поймав ветер.
— Теперь выберемся. — Оскар толкнул локтем бесчувственного Таклтона. Главное — не спрыгивай на ходу.
Время от времени Оскар стряхивал дурноту, задирал голову и смотрел на звезды. Добраться на шлюпке до города нечего и думать, нужно выбираться на дорогу: там есть шанс встретить экспресс, караван или муниципальный курьерский буер. И очень ему не нравилось, с каким деревянным звуком стучит о степс мачты перчатка Таклтона.
Над горизонтом замигали две новые звезды, синие.
«Везет», — подумал Оскар, намотал на раму шкот, достал из аварийной укладки сигнальные ракеты и надел одну на ствол игломета.
Судя по внушительному расстоянию между огнями штурманской и хвостовой башенок, из Столицы шел тяжелый 40-осный караван. Снова и очень не вовремя накатила проклятая слабость, и Оскар, чтобы не сомлеть, перевернулся на больной бок и в таком положении, шипя и ругаясь, дотянул-таки до дороги. Парус понес шлюпку дальше, в чистое поле — опять заело чертов стопор, — и тогда Оскар просто выдернул мачту из степса и бросил под рулевой конек. Лезвие перепрыгнуло через трубу, распахав парус, но опорные коньки споткнулись об нее, сорвали штифты и развернулись в разные стороны. Шлюпка остановилась как раз на пути огромных счетверенных катков каравана.
Первый выстрел не получился: ракета соскочила со ствола и застучала по льду, как консервная жестянка. Вторая ракета оранжевой змеей пошла прямиком под брюхо каравана: нет занятия гаже, чем лежа стрелять из игломета, а подниматься уже не было ни сил, ни времени.
Последнюю Оскар нацелил почти в зенит, и на штурманской башенке каравана наконец завертелся красный прожектор. Заметили.
Караван сбросил скорость, и Оскар успел прочитать на борту огромные буквы «OLI».
«Голиаф», — подумал он, закрывая глаза.
Сова Таклтон танцевал, словно солист в Ледовом театре. Вся разница состояла в том, что он был полностью экипирован для ледового путешествия, а над головой у него вместо хрустального свода чернело небо. Движения танцора были незамысловаты, но это был именно танец, а не просто бессмысленное кружение. Музыки Оскар не слышал, сам Сова молчал, танцуя сосредоточенно, даже как-то отрешенно. И вдруг лед начал затягивать Таклтона — сначала по щиколотку, потом по колено.
Сова танцевал, ничего не замечая, а лед затягивал его все глубже и глубже. Самое странное и страшное состояло в том, что подо льдом не было видно его ног, лишь колыхались два мешка пустоты, и чем глубже он погружался, тем больше становился ужасный воздушный пузырь, сохраняющий форму тела, танцующий.
«Он превращается в полостника», — наконец дошло до Оскара, и он рванулся прочь, но тут же споткнулся и полетел кубарем. Словно шар без рук и ног катился он по необъятной ледяной чаше Сухого моря, падал с обрывов и снова катился, а рядом бежала, завывая, небывало огромная певчая сова, и в конце пути — он точно знал это — его дожидался гигантский полостник с лицом Таклтона.
Слева на поясе взорвался энергобрикет, боль пронзила Оскара, запахло горелым мясом, его мясом, и огромная певчая сова набросилась на него, топорща кривые когти.
— Как же так?! Я ведь еще живой! — закричал он.
— Живой, живой, успокойся, — раздалось совсем рядом.
Оскар открыл глаза, увидел над собой забранную решеткой трехфутовую полусферу светильника и тут же вспомнил, где он и почему сюда попал.
— У вас рация работает? — спросил он неизвестно кого.
— Конечно, — с ноткой удивления ответили откуда-то справа.
— Сообщите в Ирис, что Сова Таклтон и Оскар Пербрайт умудрились угробить буера у Старой Трещины. Кстати, как он?
— Умер. Ты его вез уже мертвого. Страшная кровопотеря, ничего нельзя было сделать.
— А как я?
— Гораздо лучше. Бок разодран, возможно, сотрясение мозга. Кровь я тебе перелил, а синяки сам посчитаешь, когда будет нечего делать.
Ну, и костюм, конечно, придется выбросить.
