Продавец чувств (фрагмент) - [4]

Монументализация любого символа встаёт серьёзным препятствием на пути опознания его людьми. Необходимо много слов, фраз и дел, чтобы приблизиться к истине, да и просто узнать ту или иную вещь.

Вера - суррогат знания для недоумков. Она гуманна, но это ничего более, чем милостыня, утешение для тех, кто не может или не хочет учиться. Нищий станет ли когда-нибудь дающим, верующий станет ли когда-нибудь просвещающим?

Вот так я думаю. Я мыслю обо всём, и мир становится для меня ближе и прозрачнее. Но, вопреки ожиданиям, жить мне от этого ничуть не легче. Вот единственное обстоятельство, не дающее мне покоя. До сих пор я не смог найти исчерпывающее и удовлетворяющее меня объяснение этому парадоксу. Хотя я не отчаиваюсь, и всё равно рассчитываю найти его, чего бы это мне ни стоило.

Мне не хочется уходить. Сидеть бы и слушать неторопливые, простые рассуждения Мванги о жизни, о людях, обо мне. Почему-то они действуют на меня умиротворяюще, в отличии от собственных мыслей, которые тревожат, терзают и давят. Но что-то не даёт: то ли врождённое упрямство, то ли страх потерять себя - не знаю. Говорю "пока" так, будто мы и не разговаривали вовсе. Он кивает, что-то лопоча по-своему.

До чего же он далёк от меня - как по внешнему виду, так и по сути! До чего же я далёк от него. И от... себя.

3.

Чтобы добраться до своей комнаты, мне приходится спуститься в фойе, пройти мимо презрительно-циничной комендантши, занявшей свой пост на проходной до полуночи, прождать минут десять лифт, и, убедившись, что занятие это бесполезно, пешком подняться на верхний, девятый этаж по лестнице, заваленной окурками, огрызками яблок, шелухой от семечек, бумажками, использованными презервативами, блевотиной, порой даже дерьмом, после чего с мечтой поскорее добраться до кровати, толкнуть от себя обшарпанную дверь.

Вот, сейчас растянусь, плюну на всё, накрою голову подушкой и буду себе мечтать и думать, непонятно о чём... Но, похоже, всё не так просто, как кажется.

Дверь закрыта изнутри. На миг меня охватывает крайне неприятное ощущение: страх и негодование борются между собой. Я отношусь к тем людям, которым надо сделать над собой нешуточное усилие, чтобы войти туда, где тебя не ждут.

Стучу. Нет ответа. Костеря, на чём свет стоит, свою нерешительность, ударяю в дверь ногой. Обычно это помогает. Так и есть. Внутри закопошились, зажёгся свет.

Замок проворачивается, и выглядывает помятое и взлохмаченное лицо Руслана.

-А, это ты... Слушай, тут такое дело... В общем, я не один... Ты бы не мог пока у кого-нибудь посидеть? Часика полтора, максимум два? Хохол в семьсот двадцать втором. Можешь туда. У них водка. Ну, что?

-Конечно, конечно. О чём речь...

Вот так всегда. У кого-то радость, а у меня - только повод для очередной серии размышлений о вреде желаний...

-У тебя сигарета есть?

-Да, - он исчезает на пару секунд, и выныривает с початой пачкой "Бонда", - бери всю, у меня ещё есть.

-Ну, давай!..

Руслан наполовину чеченец, и больше склонен к "травке", чем к выпивке и табаку.

Мне же не хочется никуда идти, и я поднимаюсь на плоскую крышу общаги, сажусь на какой-то кирпич, закуриваю, и отдаю себя на произвол горьковатой дури никотина. Мне неприятно быть зависимым от чего-то, но, однажды привыкнув, я не могу найти в себе силы противиться желанию снова и снова вдыхать ядовитое облако дыма, мгновенно проникающее в мозги и заставляющее расслабиться и на время забыть обо всём, что меня тревожит. Когда-нибудь я соберусь с духом, и брошу. Но это будет не сегодня, и не завтра. А когда - это трудно сказать.

Докурив, и вдоволь наплевавшись вниз с двадцатипятиметровой высоты, я начинаю думать, что делать дальше. Сидеть здесь хорошо, но если кто-нибудь заметит и спросит, развлечения ради, что я здесь делаю, придётся что-то выдумывать, врать, чтобы "отвязаться". А кому это нужно? Время ещё далеко не позднее. Можно сходить на кафедру микробиологии, и, если лаборантка ещё не ушла, немного там поработать.

Почему бы и нет? Мне это нравится, хотя сказать, что это то, чему можно посвятить жизнь, я не могу.

4.

В лаборатории светло и тихо. Я один, но возле меня бурлит невидимая глазу жизнь. Жизнь, в которой, возможно, смысла намного больше, чем в моей.

Надеваю белый халат и подхожу к термостатическому шкафу. Открываю стеклянную дверцу. В нос бьёт кисловато-приторный аромат разложения. Вынимаю заготовленную заранее пробирку с питательным бульоном. По поверхности плавают круглые разноцветные бляшки. Выбираю одну из них. Вылавливаю проволочной петлёй, предварительно прокалённой в пламени спиртовки и охлаждённой на воздухе. Размазываю тонким слоем по стеклу. Высушиваю. Фиксирую над огнём. Капля специальной краски поможет лучше увидеть крохотные клетки бактерий, застывшие на холодном стекле. Закрепляю препарат на столике микроскопа. Устанавливаю самый большой объектив. Включаю подсветку. Придвигаю линзу конденсора как можно ближе: такое увеличение требует сильного освещения.

Начинаю вращать ручку настройки, прильнув глазом к окуляру тубуса. Никелированный широкий носик объектива с тёмной кольцевой полосой погружается в слой пихтового масла.