Продать и предать. Новейшая история российской армии - [86]

Вековой опыт

Я считаю пулеметы нелепостью в полевой армии нормального состава… Хорошему солдату тридцать патронов довольно и на самое горячее дело.

Генерал Михаил Драгомиров

Справедливости ради замечу: отсутствие системного подхода в сфере стрелкового вооружения — вековая болезнь наших чиновников, привыкших решать все исключительно «на аппаратном уровне». Точнее, страшно не желавших вообще что-либо решать и менять. И аргументация при этом всегда звучала одна и та же: экономнее надо быть. Так, войну 1812 года наша армия, в отличие от наполеоновской, встретила с ужасающе разнобойным оружием. Перевооружение и унификацию затянули так (экономия!), что в войсках было, как я подсчитал, 28 калибров ружей! Изношенность которых не особо и удивляла: в войсках можно было встретить даже фузеи петровских времен.

И подобная «экономия» торжествовала еще десятилетия. Вплоть до конца XIX века военные чиновники России всеми силами старались избегать настоящего перевооружения, всегда отдавая предпочтение «экономной» переделке старого оружия: под новый замок, затвор, патрон и т. п.

А одну войну в своей истории Россия точно проиграла именно из-за отсталости своего стрелкового вооружения — Крымскую. Как с горечью писал выдающийся российский конструктор оружия Владимир Федоров, ни одна из войн, которые вела Россия, «не выявила столь резкой отсталости в вооружении, как Восточная война 1853–1856 гг.». Русская армия встретила войну фактически без штуцеров, нарезных ружей, которыми были оснащены практически вся английская и большая часть французской армий. «Ни у англичан, ни у французов и итальянцев не было кремневого оружия, — писал в своем исследовании оружейник Федоров, — в турецкой армии его имела лишь незначительная часть резервных войск». А у нас этими карамультуками были вооружены поголовно все.

Наши солдаты могли вести огонь лишь на 300 шагов, в то время как противник мог безнаказанно расстреливать наших солдат, не входя в зону поражения их огнем — с 1200 шагов. Самые огромные потери русские солдаты несли именно от ружейного огня: английские и французские стрелки безнаказанно выбивали не только первую линию, но даже резервы. Более того, вражеские стрелки фактически парализовали русскую артиллерию, уничтожая орудийную прислугу огнем штуцеров все с тех же 1200 шагов.

В разгар войны военные чиновники, как водится, спохватились, попытавшись решить проблему массированными закупками за рубежом. Заказывая преимущественно не нарезное оружие, а опять же гладкоствольные ружья! Только пролетели и тут: попытались сделать заказ в бельгийском Литтихе (ныне Льеж), но фабрики уже были загружены заказами для… Англии и Турции, противников России. А те фабриканты, что согласились поставить, отказались определить точные сроки сдачи оружия, взвинтили цены до безумия, да еще и стали их поднимать каждые 15 дней. Затем возникли проблемы с доставкой выделанного оружия: Пруссия закрыла свои границы для транзита оружия в Россию, а на Балтике господствовала англо-французская эскадра. Когда же за бешеные деньги и тайными путями удалось-таки доставить в Россию партию импортных штуцеров, оказалось, что из 3.000 исправны лишь 224, остальные — полный брак! Попытались заказать нарезное оружие в Америке — у Кольта, но все вылилось в откровенное мошенничество: Кольт бесконечно обещал, просил отсрочки, вымогал аванс и предлагал, как рапортовал русский представитель в Нью-Йорке, «всякой дряни».

Выйти из положения попытались традиционным национальным способом: наспех собирали по всей стране и везли в Севастополь разномастные, разнокалиберные ружья, в том числе сделанные в 1811–1815 годах. Еще наспех попытались развернуть производство на заводах и в частных лавочках, но получили лишь брак: из сделанных в Варшаве «вольными мастерами» 2500 ружей, годных оказалось лишь… 16 штук!

А уж прибытие на фронт первого стрелкового батальона, вооруженного «настоящими» штуцерами, «праздновали в Севастополе, — писал современник, — как великое событие». Трофейное оружие и вовсе ценилось на вес золота: в рапортах всегда с особой гордостью отмечалось взятие одного-двух штуцеров при очередной вылазке. Штуцерная пуля, выпущенная французским стрелком, смертельно ранила адмирала Нахимова, насквозь пробив его череп. Кто знает, может как раз та пуля, в конечном счете, и решила судьбу Севастополя и всей кампании?..

На те же грабли наступили и во время русско-турецкой войны 1877–1878 годов. «Вдруг» обнаружилось, что турки стреляют «дальше», нежели русские! Только на сей раз, дело было вовсе не в том, что русские винтовки оказались хуже турецких. Состоявшая на вооружении русской пехоты винтовка Крнка доставала и на 2.000 шагов, да вот только ее «предусмотрительно» снабдили прицелом лишь на 600 шагов, дабы, цитирую оружейника Федорова, «отнять у солдат искушение стрелять так далеко». А предельным расстоянием для прицельной стрельбы вообще было велено считать 300 шагов — как у гладкоствольного ружья! Потому как наиглавнейшим типом ведения боя русские военачальник упорно продолжали считать лишь штыковую схватку. Как философски обосновал эту концепцию ее главный идеолог, генерал Драгомиров, «огнестрельное оружие отвечает самосохранению; холодное — самоотвержению… Представитель самоотвержения есть штык, и только он один». Посему «первейшая забота всякого начальника в огневой период боя — это сбережение резервов к периоду свалки». Отсюда и практический вывод: учить солдата стрелять далеко и быстро — его морально портить и губить!