Продается Япония - [12]

Когда я дрожащей рукой взял повестку, Сакума, молодой парень, тоже поступивший к нам в этом году, сказал;

— Это я получил. Вчера прислали в общежитие. Вот, захватил с собой. Подумал, может, знает кто-нибудь, что это такое?

— И вам тоже… — голос мой звучал хрипло.

— А что это? — равнодушно спросил Сакума. — Извещение о посылке, пришедшей в почтовое отделение?

Я ничего не ответил и обратился к начальнику отдела:

— Шеф, вы в армии были?

— Был, — он удивленно взглянул на меня.

— По мобилизации?

— Да. Что это вы вдруг заинтересовались?

Я молча протянул ему листок.

— Oro! Нy и ну… — он, кажется, развеселился. — Какой шутник этим занимается? Мода, что ли, такая нынче?

— Повестка о мобилизации так выглядит?

— Н-да… — шеф скорчил кислую мину, словно проглотил лимон. Прочитал повестку, повертел ее в руках, осмотрел со всех сторон. — Да, все точно… совсем как настоящая повестка. Меня тоже по такой бумажке забрали в свое время.

С минуту он смотрел куда-то вдаль, потом тихо сказал:

— От одного воспоминания дрожь пробирает…

— Вы хотя бы догадываетесь, кто мог вам ее прислать? — спросил я Сакуму, собиравшегося выйти из комнаты.

— Нет, — ответил он беспечно, не оборачиваясь. — Подумаешь, какая-то паршивая бумажонка…

— Было время, по такой паршивой бумажонке всех без разбора забирали на войну, — шеф горько усмехнулся, возвращая мне листок. — Никто и пикнуть не смел… Конечно, нынешняя молодежь этого и представить не может, она ведь даже не знает, что такое воинская повинность.

— Интересно! — воскликнул Гото, сотрудник другого отдела, заглядывая в листок через мое плечо. — Значит, не только я получил?

— Вы тоже получили?! — мой голос сорвался на крик. — И она у вас при себе?

— Нет, я ее разорвал и выбросил.

— Раньше вас за это расстреляли бы! — рассмеялся шеф. — А вообще-то странная вещь… У нас кто-нибудь еще получил такие повестки?

— Кажется, во всей фирме человек семь-восемь попучили. — Гото оставался беззаботным. — Они начали появляться дней десять назад. Уже и в газетах писали…

Он взял со стола газету, развернул ее и показал нам небольшую заметку в разделе сенсаций.

«В последнее время различные толки среди населения вызывают красные бумажки, доставляемые по почте. Это повестки из подкомиссариата, которые получают холостые мужчины в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет. Они являются точными копиями „красных бумажек“, запомнившихся тем, кто пережил войну. Все соответствует бывшим повесткам: указание места и времени явки в приписной отряд, маршрут следования к месту назначения и пр. Наша молодежь, не знающая, что такое война, реагирует на них спокойно, вернее, никак не реагирует, зато многие родители серьезно взволнованы такой, как они считают, злой шуткой. Число молодых людей, получивших повестки, неуклонно возрастает, и раздаются голоса, требующие полицейского расследования этого дела».

— Оказывается, все получают… — разочарованно протянул Сакума. Кажется, он был недоволен, что эта честь выпала не только ему. — Интересно все-таки, чья это проделка?

— Возможно, какие-нибудь шовинистические организации пытаются посеять панику среди населения, — сказал шеф.

В столовой для служащих в этот день только и было разговоров, что о загадочных повестках. А я все время думал о Такэи, который без предупреждения не вышел на работу, и волновался. Помнится, в его повестке явка как раз была назначена на сегодня…

Я беспокоился о Такэи, но не смог сразу пойти к нему. Сначала мне пришлось отправиться в больницу, поговорить с главным врачом относительно состояния отца.

— Операцию делать нельзя, больной не перенесет ее, — сказал главврач. — Лучше оставить его в покое, так он дольше протянет.

Отец, исхудавший, осунувшийся, беспокойно метался по кровати, не переставая бормотать:

— Вперед! Огонь! Огонь! Враг на правом фланге! Танки!.. Не уходите без меня!.. Не оставляйте меня здесь… умоляю, не оставляйте…

— За последний месяц ему стало хуже. Этот процесс прогрессирует, — главный врач дотронулся до своего лба. — Бедняге кажется, что мы все еще воюем.

В детстве я не очень-то любил отца. У нас в доме царил дух милитаризма, ярым приверженцем которого он был. Мы с матерью по-настоящему страдали, когда он начинал нас «воспитывать». Однако теперь мне было тяжело смотреть на него: старый — ему уже давно перевалило за шестьдесят, — больной, беспомощный, а все еще бредит войной. Наверно, и на войне ему приходилось трудно — слишком уж упрямый, своенравный характер.

Когда я повернулся спиной к его кровати, собираясь уходить, какое-то смутное воспоминание промелькнуло у меня в голове. В коридоре я попытался вспомнитьо чем, но так ничего и не вспомнил.

К Такэи я попал вечером. Его квартира была на замке. В этот день он так и не вернулся домой, а на следующий снова не вышел на работу. И через день, и через два не вышел. У нас о нем никто ничего не знал.

Как раз в это время в нашей фирме начали исчезать и другие служащие. Я заметил, что многие столы пустуют. Ни один из молодых сотрудников не отпрашивался у начальства. Сначала мы думали — легкомысленные парни загуляли, но вскоре выяснилось, что и дома о них ничего не известно. Пропали без вести. Вообще-то люди довольно часто пропадают без вести. Так, например, только в 196… году в Токио по невыясненным причинам пропали без вести пять тысяч пятьсот мужчин. В том числе полторы тысячи исчезли бесследно, словно испарились. На это обратили внимание не сразу. И только когда было установлено, что количество «испарившихся» молодым холостых мужчин неуклонно увеличивается по всей Японии, в стране забили тревогу.