Прочь от одиночества - [3]

— Вы, должно быть, Франческа.

Он говорил с сильным акцентом. На полных губах не было и тени улыбки. Франческа очнулась.

— А вы кто?

— Филипп Лоренци.

— Так это вы Филипп?!

По рассказам Маттео и Даниеля она представляла себе Филиппа совершенно иначе — этаким приземистым лысым крепышом с татуировками, в заношенных брюках цвета хаки и черной футболке. Однако он оказался совершенно другим. У этого мужчины были густые темные волосы — даже темнее, чем его глаза, — спускавшиеся до самого воротника белоснежной рубашки, безупречный и очень дорогой, очевидно, серый костюм-тройка и тонкий зеленый клетчатый галстук. У него было мужественное, красивое, но закаленное во многих битвах лицо. Его глаза видели ужасы войны — и это оставило свой отпечаток в морщинах в уголках глаз и рта, в белых проблесках седины. Он олицетворял опасность, от него веяло адреналином.

Филипп, видя ее замешательство, приподнял бровь.

— А вы что, ожидали увидеть кого-то другого? Франческа, с трудом заставив себя отвести глаза от незнакомца, села в кресло напротив. Она чувствовала, что в душе ее царит смятение и тревога, но не могла понять почему.

— Я никого вообще не ожидала увидеть, — произнесла она, застегивая ремень и стараясь говорить спокойно и ровно. — Мне сказали, что я увижусь с вашим представителем уже на Кабальерос.

— На острове неблагополучная обстановка. Туда глупо ехать без охраны.

Особенно такой женщине, как Франческа, подумал Филипп. Он бы непременно встал и пожал ей руку, но при взгляде на нее из головы вылетели все мысли. Оба брата Пеллегрини были красивы, так что неудивительно, что и сестра их тоже симпатична. Но чего он никак не ожидал, так это того, что девушка окажется такой потрясающе, неприкрыто сексуальной в потертых джинсы, туго облегающих ноги, просторной белой блузке и блестящих вьетнамках на маленьких ступнях.

— Я не знала, что меня встретите вы лично, — пояснила Франческа. — Полагала, что вы отправите кого-то из своих людей.

— Иногда, в отдельных случаях, я сам берусь за дело.

За годы сотрудничества он помогал Пиете в его благотворительных миссиях и достаточно много о нем узнал. За долгую свою службу Филипп не раз сталкивался со смертью и потерями. Известие о гибели Пиеты потрясло его до глубины души — он видел в нем исключительного человека, разумного и в меру осторожного, умеющего справляться со сложными ситуациями. Звонки Даниеля и Маттео застали Филиппа в баре отеля на Среднем Востоке. Братья сказали, что их младшая сестра отправляется на остров Кабальерос завтра утром. В стране процветает анархия, однако ничто не остановит девушку. Филипп понял, что в память о бывшем хорошем знакомом он просто обязан защитить его сестру — и сделать это лично. Через десять часов он уже был в Пизе. Успел переодеться, принять душ и подняться на борт самолета Пиеты. Единственное, на что времени не осталось, — это бритье.

Франческа сняла очки и положила их в сумку. Встретившись с ней глазами, Филипп испытал очередной удар. Эту девушку никак нельзя было назвать заурядной — единственным «средним» параметром в ее внешности был рост. Сияющие темные волосы ниспадали до самой талии, пухлые губы точно манили ее поцеловать, чистая кожа с оливковым загаром дополняла образ. Вот только глаза… были красными и опухшими — сложно было даже различить их оттенок. Ведь она похоронила брата буквально вчера, вспомнил Филипп. Можно только догадываться, в каком она сейчас состоянии.

— Примите мои соболезнования, — тихо произнес Филипп.

— Вас не было на похоронах, — резко ответила Франческа, и голос ее дрогнул.

— Для меня на первом месте работа. Пиета бы, несомненно, понял, — отозвался Филипп.

Про себя он решил, что, приехав в Европу в следующий раз, отправится на могилу и положит венок.

— Но ведь сейчас вам удалось приехать.

— Да, — согласился Филипп, умолчав о том, что ради этого ему пришлось отозвать своего заместителя из отпуска. — Кабальерос — опасное место.

— Давайте расставим все точки над i: вы работаете на меня, — произнесла Франческа на безупречном английском. — Моя невестка дала мне письменное разрешение представлять ее как наследницу Пиеты в этом проекте.

Филипп прищурился. В ее охрипшем — несомненно, от слез — голосе послышался явный вызов.

— Сколько вам лет?

Ему самому было тридцать шесть — на год больше, чем Пиете, старшему из отпрысков Пеллегрини. Как-то раз Пиета обмолвился о Франческе как о «счастливой случайности».

— Мне двадцать три, — с вызовом произнесла Франческа.

— Почтенная дама, одним словом, — усмехнулся Филипп.

Он и понятия не имел, что его клиентка так молода, а теперь, узнав правду, еще раз порадовался тому, что сумел все же внести изменения в свой график, чтобы быть рядом с ней. Подумать только, двадцать три — он-то думал, лет двадцать пять. Нельзя сказать, что он сильно обманулся, но ведь порой эти несколько лет оказывали решающее значение на формирование характера. Так было с ним — эти годы были самыми счастливыми в его жизни до тех пор, пока не произошел случай с заложниками, когда он потерял друга и получил пулю в ногу, лишившую его любимой работы всего в двадцать шесть лет.