Процесс исключения - [15]

Ахматова сначала говорила мне по телефону, что если не дадут «Поэму» целиком — она вернет аванс и расторгнет договор. Но потом согласилась: "пусть хоть это".

Как тут рассудить? Второе действие арифметики — вычитание. Наверное, это счастье, что Анна Ахматова, скончавшаяся в 1966 году, успела в 1965-м подержать в руках и раздарить друзьям урезанный и все же самый полный из всех когда-либо вышедших при ее жизни сборни-ков. К тому же "Бег времени" книга, с большим вкусом оформленная. (Художник — В.Медве-дев.) Неполная книга, но книга Ахматовой. Радость.

И вот Ахматовой нет, и мне предложено, уже без нее, подготовить к печати стихи в первом посмертном сборнике.

Предложение заманчивое. «Поэма» — все три части! Без «Реквиема» (но ведь на его изъятие и сама Ахматова соглашалась!), зато "Поэма без героя" все три части! Впервые. Это представля-лось мне особенно важным потому, что за границей «Поэма» печаталась «целиком» уже много раз, но каждый раз в наново перепутанном виде. А я могу, в силах, в состоянии дать окончатель-ный текст. Могу, располагая экземплярами 1942 года, и затем с 1955 по 1963-й, и поправками, сделанными позднее, включая мелкие, уже после «Бега». И еще подспорье: собственные мои "Записки об Анне Ахматовой". Записки эти я вела десятилетиями, и там указаны, в частности, даты и авторские мотивировки перемен в той или другой строфе или строке «Поэмы».

Я согласилась. Договор со мной заключили. После смерти Ахматовой многие ее стихи, вычеркнутые почему-то редакцией из "Бега времени", оказались напечатанными в наших журналах. Являлась, таким образом, возможность обогатить ими новый сборник. Трудностей в работе обнаруживалось, однако, с каждой неделей все более. Дело в том, что сборник этот, в отличие от всех предыдущих, был рассчитан издательством, на широкие круги читателей, поэтому мне пришлось в изобилии делать разъяснительные примечания и к стихам, и к «Поэме». Не говорю уж о трудности в уточнении дат, которые Ахматова имела обычай расставлять весьма прихотливо. И мне никогда не справиться было бы со всеми выпавшими мне на долю трудностя-ми, если бы не самоотверженная помощь друзей. (Много раз в течение жизни имела я возмож-ность убедиться — и в самые черные годы! — что братство рядом; что каждый из нас дышит естественным воздухом братства, не замечая его; замечает, только лишившись. Едва сосредото-чишься щедро на любимом труде братья окажутся возле. И недругов себе наживешь, но братья — рядом.)

У Анны Ахматовой было много друзей. Да, во все черные времена ее черной судьбы — много. В России существует, передается из поколения в поколение культ поэзии и поэтов. Иначе Ахмато-вой было бы не выжить, а ее стихам не сохраниться, ни в тридцатые, ни в сороковые годы… Я позвала себе на подмогу тех друзей Анны Андреевны, кому сама она любила читать новорожденные строки, с кем любила советоваться о своих многочисленных переводах, к чьей помощи прибегала, составляя свои журнальные циклы и сборники. И никто ни разу не отказал мне — ни в справке, ни в автографе, ни в книге, ни в рукописи, ни в совете.

По соседству со мной работали: К.Чуковский, автор предисловия к нашему сборнику, и Э.Г. Герштейн — составительница отдела прозы. Естественно, мы помогали друг другу.

Делились мы своими находками и с академиком Виктором Максимовичем Жирмунским, начавшим работать над подготовкой тома Ахматовой для "Библиотеки Поэта", когда мы уже свою работу кончали. И он, в свою очередь, одаривал нас.

С издательством мы регулярно переписывались и перезванивались; случалось, издательский редактор Борис Григорьевич Друян приезжал из Ленинграда в Москву посоветоваться, а то и поспорить. Редакция изъяла «Стансы» — как изъяты они были из "Бега времени"; изъято было посвящение к "Последней розе" — И.Бродскому (редакция предпочла бы, чтобы посвящены были эти стихи какому-нибудь другому поэту). Пришлось пожертвовать посвящением… Но с издатель-ством мы ссор избегали. Чувствуя свою ответственность не за свою собственную рукопись, где каждый сам себе хозяин, а за стихотворения Анны Ахматовой, которых так долго был лишен читатель, — я старалась с издательством ладить; спорила — но и на уступки шла. И двигались мы вперед во время работы хоть и не без убытков для книги, но без аварий.

Катастрофа ожидала нас впереди.

Работа была нами окончена. Издательство послало ее на рецензию академику Жирмунскому. Получив обстоятельную и положительную рецензию, редакция сдала рукопись в набор.

В июне 1968 года мы продержали одну корректуру — верстку; в феврале 1969 года вторую — сверку.

Книга была подписана к печати, и нам оставалось ждать только сигнальных экземпляров. А за ними — тираж.

Вместо этого раздался подпрыгивающий междугородный звонок, и знакомый голос Бориса Григорьевича Друяна, ленинградского редактора (правда, с каким-то незнакомым оттенком мертвенности), произнес:

— Книга остановлена на неопределенное время. Без рассмотрения.

Почему остановлена? Кем? Без чьего рассмотрения? Почему, зачем, отчего?

Никто не отвечал и не отвечает ни на чьи вопросы — ни директор издательства, ни главный редактор, ни редактор книги.