Пробуждение - [6]

- Он меня не любит. Осталось какое-то уважение, привычка. Он так закрылся от меня, мне очень трудно с ним... Я устала подстраиваться под его смены настроений - я не успеваю за ними. Он не понимает, очевидно, что в конце концов мне это тоже может надоесть. У всех свои сложности, не думаю, что он исключение.

Взгляд ее остановился на Саше, в голосе вдруг теперь мольба, надежда.

- Я тебя прошу, сходи в управление - поговори. Мне на самом деле не к кому больше обратиться... Я тебя очень прошу, это слишком серьезно, а для тебя это не составит, по-моему, никакого труда... Он уже там, наверно, в приемной, его в час обещали принять. Ты должен быть с ним, я умоляю тебя!

Ему казалось, что в приемной он сидит не так уж и долго.

Во всяком случае, Петр не заметил, как подошла его очередь, как вместо множества людей, еще недавно заполнявших вместительную приемную с мягкой мебелью, остались всего двое: он и еще один человек, по виду командировочный.

Пекло невероятно. Ни ветра, ни дуновения в распахнутых окнах.

Пустой сифон сверкал на столе.

Рубашка взмокла.

Ладони оставляли темные влажные следы на зеркале стола.

Вентилятор направленно вращался в сторону секретарши, но тоже не приносил ей заметного облегчения.

- Вам идти. Пожалуйста, - сказала она Петру.

Действительно, ему уже нужно было вставать, одергивать пиджак, поправлять спущенный по жаре галстук, хотя можно и так оставить, но все же - поправим, и шагать к дверям кабинета, за которыми его ожидали вещи ему известные: объяснения - в который уже раз, выяснения, подробности и прочее.

На секунду он замешкался, глядя по сторонам, как бы вспоминая что-то, что он должен сказать и сделать сейчас же. И все это - под несколько удивленным взглядом секретарши.

- Знаете, - вдруг решительно сказал ей Петр, - мне сейчас нужно срочно уйти. Вспомнил. Вы простите, я зайду еще... А то вот совершенно выскочило из головы... Простите...

Он кивнул и быстро вышел из приемной.

На улице пекло ничуть не меньше, и некуда было деться, тень, казалось, навсегда исчезла из города, и даже под деревьями на бульваре она светилась насквозь, но Петр почувствовал в первые минуты истинное облегчение, смешавшись с толпой, изнемогавшей от жары, куда-то спешащей, летней, белеющей ослепительно газетами, развернутыми на ходу, кепками, рубашками, яркими плетенками с вишнями.

И тут же, радуя глаз, развернулась перед Петром омытая водой, смываемая витрина овощного магазина - зелень, тыквы, арбузы - и еще рядом на уровне лица проплыли в жарком мареве ящики с помидорами...

Он пошел быстрее, как только мог. Зачем? Он и сам не понимал точно.

Спустился в метро. Прохлада станций, мрамор, уже сам по себе холодный и прохладный свежий ветер, всегда дующий из тоннелей.

И духота битком набитого вагона. Спина к спине, лицо к лицу, локоть к локтю. И еще пытаются читать. Разговаривать. Ссориться. Радоваться случайной близости - вагонной, вот такой.

Следить за лицом: вот - профиль, челка.

Вот отвернулась. Волосы выбелены солнцем.

Вот пропала. Затылок заслонил.

Попытаться приблизиться, протолкнуться.

И кто-то уже оттирает соседа плечом, чтобы снова начался, завязался этот разговор - немой, не уступающий часто по выразительности самым блестящим словам...

Петр стоял в вагоне, сжатый крепко, и скорее всего не вышел бы сам так неожиданно и легко, если бы на этой остановке все пассажиры не двинулись разом к дверям и начали выходить, с ловкостью вытаскивая на платформу чемоданы, баулы, детей.

И Петр вышел.

Остановка была: вокзалы.

Он поднялся вверх, на воздух и очутился прямо перед поездом, на уровне колес вагона, заляпанного грязью, с пыльными, посвечивающими на солнце стеклами.

Платформа была чуть дальше, в стороне. К поезду шли люди.

Петр постоял в нерешительности, спустился вниз, в прохладу перехода, чтобы выйти с другой стороны, в город. Но там тоже была станция, и стоял поезд, и платформа была не где-то в стороне, а прямо под ногами, и раскрытые вагонные двери были тоже рядом.

В опущенных окнах, свесив загорелые руки с цветами, смеялись и громко говорили о чем-то женщины, и вообще на платформе, открытой со всех сторон, было много солнечного света, пестрых платьев, неожиданно много цветов, провожающих, и поезд, согласуясь, видимо, с общим желанием продлить еще три минуты, пошел совсем незаметно. Плавно и почти бесшумно поплыли окна, руки, но вот кто-то уже побежал, прыгая ловко на ходу, еще побежали двое к своим вагонам - скорость росла медленно, и еще кто-то бросился вдогонку, как всегда бывает.

И Петр неожиданно рванул следом за догоняющими поезд.

Он понятия не имел, куда он отправляется. Он не знал, зачем он это делает. Просто у него появилось непреодолимое желание бежать следом за этими ребятами, так же ловко, держась одной рукой, вскакивать на подножку...

Вскочив, он даже помахал кому-то рукой.

У него тут же спросили - он еще и отдышаться не успел:

- Билет?

- Я не из этого вагона. Билет там... - неопределенно, но с достаточной уверенностью сказал Петр и прошел в вагон мимо проводницы.

Положение его осложнялось. Он никогда в жизни не предполагал ездить без билета в поездах дальнего следования, а, судя по всему, поезд был именно такого рода. Спрашивать, куда идет поезд, было уж совсем нелепо.