Пробуждение - [35]

Франсуа позвонил ему на службу, и Пьер условился встретиться с ним в кафе, как всегда. Он рассказал ему, что произошло за последнее время, и долго говорил о воспоминаниях Анны.

- Это написано, - так мне кажется, ты понимаешь, я плохой критик, я не берусь судить, - с удивительной свежестью, и, читая это, ты ясно представляешь себе все. Когда я это прочел, я подумал, - вот с кем мы имели дело, Франсуа, вот кого ты поднял с дороги. Разве это можно было тогда представить?

- Ну, представить можно было все, что угодно, - сказал Франсуа. - Можно было ставить себе самые разные вопросы, зная заранее, что ни на один из них не будет ответа. Но что с ней было потом, со времени ее приезда в Париж и до июня сорокового года?

- Она мне сказала, что начнет писать об этом через несколько дней.

- Собственно, почему ей просто не рассказать тебе об этом?

- Мне кажется, я это понимаю, - сказал Пьер. - Я убежден, у меня в этом нет ни малейшего сомнения, что она напишет правду обо всем. Но, насколько я себе представляю, когда она пишет, ей самой все становится яснее и вместо беспорядочных воспоминаний в смешанной и спутанной последовательности перед ней возникает отчетливо то, что было. Я думаю, кстати говоря, что у нее есть несомненные литературные способности.

- Теперь о другом, - сказал Франсуа. - Ты не обращался больше к психиатру?

- Откровенно говоря, мне кажется, что в этом нет надобности.

- Практической надобности - может быть. Но тебе не хотелось бы понять, как все это произошло и как это могло произойти?

- Конечно, хотелось бы. Но я сомневаюсь, что кто бы то ни было, будь это даже специалист, мог бы это объяснить. Почему ты об этом заговорил?

- Я недавно встретил именно такого специалиста, это мой товарищ по университету. Очень дельный человек, между прочим, хотя несколько увлекающийся. Мы с ним ужинаем завтра, и я хотел бы ему все это рассказать, мне интересно знать, что он скажет. Ты ничего не имеешь против?

- Нет, - сказал Пьер, - мне тоже интересно было бы узнать его мнение.

- Послезавтра я тебе позвоню, - сказал Франсуа. Он ужинал со своим университетским товарищем на следующий вечер в ресторане, огромные окна которого выходили на набережную Сены. Когда подали кофе, Франсуа сказал:

- А теперь я тебе расскажу одну историю, это непосредственно по твоей части, и буду тебе благодарен, если ты мне скажешь, что ты об этом думаешь. Так вот. Началось это давно...

Его собеседник, еще молодой человек, с очень спокойными и очень внимательными глазами, - по его взгляду было видно, что он привык направлять мысль других людей и что он привык к их добровольному подчинению, - слушал Франсуа, не выражая ни недоверия, ни удивления. Франсуа кончил рассказ и вопросительно посмотрел на своего товарища. Тот сказал:

- То, что ты мне рассказал, это изложение ряда неправдоподобных фактов. Так, как ты это рассказываешь, это происходить не могло.

- Парадоксальным образом это не мешает тому, что все происходило именно так.

- Я, может быть, неудачно выразился. Я хотел сказать, что это мне кажется клинически невозможным. Было что-то другое, самое важное, чего ты не знаешь.

- И чего не знает никто?

- Это стоило бы выяснить. Тогда всему этому можно было бы найти объяснение.

- Ты думаешь, вообще говоря, что все может быть объяснено? Ты не думаешь, что существуют вещи, явления, по отношению к которым слово "объяснение" теряет смысл?

- Если ты станешь на этот путь, ты отказываешься от анализа и от того, что называется научным исследованием.

- Ни в какой степени, - сказал Франсуа. - Я только думаю, что количество явлений в жизни значительно превосходит количество тех понятий, которыми мы располагаем для того, чтобы эти явления определить. Мы можем идти от простого к сложному или от сложного к простому. Но если того, что мы хотим понять, нет ни среди простых, ни среди сложных явлений, которые вы знали? Почему ты говоришь, что это клинически невозможно?

- Я говорю, что это не могло происходить так, как ты это рассказываешь, тут чего-то не хватает. Как и почему она впала в то состояние, в котором она прожила несколько лет, какой шок мог вызвать это? То, что она пришла в себя после менингита... Она не упала ни разу во время болезни или до болезни?

- Не знаю, - сказал Франсуа, - надо спросить Пьера.

- Вот что касается Пьера, - сказал его собеседник, - тут все гораздо яснее.

- Что? - удивленно сказал Франсуа. - Яснее? Почему?

- Что он собой, по-твоему, представляет? Это твой старый товарищ, ты знаешь его давно, и ты мне рассказал приблизительно его жизнь. Что ты о нем думаешь?

- Это я тебе скажу, - ответил Франсуа. - Но мне интересно знать, что ты думаешь и почему тебе все так ясно?

- Это человек, у которого нет, как это говорится, резко выраженной индивидуальности.

Франсуа вспомнил статью о среднем французе.

- У твоего Пьера нет честолюбия, у него нет личной цели в жизни. В нем нет, если хочешь, какого-то творческого начала. Если его оставить одного, он не будет знать, что с собой делать. Но у него, как у всех людей, есть душевная энергия, которую ему не на что направить. Он не может себя найти поэтому он неизбежно идет к раздвоению личности. Он должен жить не для себя, а для кого-то другого - и в этом он находит удовлетворение. Ты понимаешь, говоря образно, он смотрит в эту чужую жизнь и только там он видит отражение самого себя - искаженное, неправильное, частичное, но все-таки отражение. Полноты образа тут нет, и его личные возможности наполовину парализованы. Но все это, конечно, не мешает ему быть отличным человеком с несомненными достоинствами.