Проблемы социологии знания - [47]
Ввиду этого и многих подобных явлений истории человеческого знания возникает один вопрос, ответ на который я не осмеливаюсь здесь дать, но который, как мне кажется, представляет огромный интерес. Мы знаем, что первые начатки того, что этнология называет «развитыми культурами», всегда вырастают из смешений преимущественно материнских и преимущественно отцовских культур[171] – смешений, включающих также смешения менталитетов и мировоззренческих форм, образовавшихся в обеих типах культур в очевидной оторванности друг от друга и поэтому односторонних. Между тем, складывается впечатление, будто принцип зачатия через соитие мужского и женского начал, господствующий среди отдельных индивидов и определяющий в сфере телесности удар волны органической жизни, влияет еще и на коллективы и, кроме того, проявляется в сфере взаимосвязанных душевно-духовных процессов и деятельностей, из которых вырастает культура. Мы можем предполагать не только с некоторой долей уверенности, что во всей психической эволюции экстатическое поведение в восприятии, чувстве, инстинктивном импульсе предшествует обращенному на «Я» и «сознательному» поведению, но мы можем предполагать даже с большой долей вероятности, что первые социологические корни двух основных видов экстазиса, проходящих через всю историю, особенно историю мистики, – (темное) чувственное слияние воедино с динамикой natura naturans при отключении духа и (светлый) экстазис ιδει&ν τϖνιδεϖν, достигаемый посредством аскетического отключения инстинктивной жизни, а стало быть, и сопротивления, в котором нам первично дано реальное бытие (hic et nunc) вещей[172], – уходят в материнские и отцовские культуры. Но разве тогда не вероятно, что не только «концепция» гения во всех областях его проявления основывается на величине напряжения и глубине снятия этого напряжения между двумя противоположно направленными экстатическими способами поведения, но что то же самое относится также к концепции и творчеству целыми народами новых культур? Возможно, эта точка зрения позволит раскрыть величайшую загадку всей социологии культуры вообще: почему нередко бывает так, что определенные эпохи в считанные десятилетия превосходят другие эпохи и возвышаются над ними, подобно тому, как гений возвышается над общей массой? Может быть, тогда станет понятней и то, почему аналоговые компоненты таких взаимообусловленных противоположностей, как «схоластика – мистика», «классика – романтика», рациональная философия форм и идей, с одной стороны, и проповедующая чувственное слияние интуитивистская философия жизни, с другой стороны, проявляются в истории всех культур с той же очередностью и в том же ритме, какие мы встречаем почти всегда и повсюду, хотя и в самых разных исторически индивидуальных формах – а именно, с очередностью, когда второе звено противоположности предшествует первому.
5. Если любовь и господство, как мы давно утверждаем[173], лежат в основе двух взаимодополняющих познавательных позиций – одинаково присущих и одинаково необходимых человеческому духу, – то новая наука, в особенности на стадии становления, ведущего ее от «пубертатного» этапа к зрелости, должна основываться также и на новой направленности воли к господству. В действительности так оно и есть. Ибо второй позитивный корень позитивной науки Нового времени – это безграничное, т. е. не ограниченное никакой особой надобностью, санкционированное этосом и волей инстинктивное влечение восходящего класса городской буржуазии не к эпизодическому, от случая к случаю, но к систематическому господству над природой во всех ее возможных видах, а также к бесконечному накоплению, капитализации таких знаний о природе и душе, которые позволяли бы установить господство над природой и душой, – господство, если, на самом деле, и не сообразное с этими знаниями (что было узко ограниченным, в духе английского практицизма, пониманием Ф. Бэкона, заставившего его довольно глупо высказаться об астрономии звездного неба как о «бесполезной» науке; к сожалению, этой методе подражает и Конт[174]), то во всяком случае такое, чтобы природа могла мыслиться как находящаяся под господством, а следовательно, направляемая посредством какого-то вида движения или вторжения, соответственно, «душа» – как направляемая и управляемая посредством политики, воспитания, наставления, организации (и тут приоритетный объект – масса)[175]. Здесь, как нигде, требуется очень аккуратный подход, чтобы не впасть в крайности, с одной стороны, традиционного интеллектуализма а, с другой, – прагматизма, включая экономическое учение об истории, равно как в заблуждения психологизма, социологизма и историзма, также полагающих, будто они обесценивают науку Нового времени, раз они объясняют ее «происхождение» социологически. Наш метод не позволяет нам впасть в эти крайности, так как дает реально-социологическое объяснение не смыслу духовной культуры и его ценностной значимости, но лишь
