Проблема трагикомедии и последние пьесы Шекспира - [7]

Шрифт
Интервал

У Бомонта и Флетчера зритель находится на одном уровне с героями, у Шекспира - на одном уровне с драматургом. Шекспир создает то отчуждение, ту дистанцию между действующими лицами и аудиторией, которой не существует у Бомонта и Флетчера. Что же происходит в итоге?

Во-первых, поскольку герой данного типа драмы - с ее сложными перипетиями, запутанными ситуациями, необычными происшествиями, хитрым переплетением судеб и случайностей - не способен понять “событий поразительную связь”, то не в состоянии сделать это и зритель Бомонта и Флетчера, который находится в равном положении с действующими лицами. Драматурги об этом и не заботятся: они, как сказано, сами не видят общих жизненных закономерностей и не очень ими интересуются.

Шекспир позволяет своему зрителю охватить все действие в целом, обозреть его с высоты, недоступной герою. Драматург обнаруживает скрытую от персонажей механику происходящего и тем намекает на то, что жизнь - не просто хаотичное сплетение обстоятельств, какой она представляется героям, что какие-то основы, пусть не очень прочные, какие-то законы, пусть не очень ясные, в ней все-таки существуют. И драматург дает возможность зрителю над всем этим задуматься. Ибо его зритель не сосредоточен, как у Бомонта и Флетчера, исключительно на сюрпризах и неожиданностях, на одном только желании узнать, что будет дальше. Хотя Шекспир также не пренебрегает эффектными и волнующими ситуациями, он умеряет их остроту и вместе с тем любопытство публики, поощряя ее любознательность. Он побуждает зрителя обратить внимание не только на интригу, но и на проблемы, которые ставит в своих произведениях. Аудитория шекспировских трагикомедий не горит нетерпением узнать, жива ли Марина, - знает, что жива. Не боится, убьет или не убьет Пизанио Имогену, - знает, что не убьет. Но зато она может внимательно следить за самими переживаниями Перикла во время его встречи с Мариной, за чувствами оскорбленной Имогены, не беспокоясь, останется ли та в живых; у нее есть время поразмыслить над общим ходом событий, изображаемых в пьесе, над тем, что думают и чувствуют герои, как себя ведут.

Драматург как бы подтягивает зрителя до себя, приобщает его к собственной позиции - этической, социальной, философской, житейской.

В свете этой позиции большую, чем у Бомонта и Флетчера, определенность приобретают и герои. “Протеевская изменчивость характера”, как определяют исследователи способность героев Бомонта и Флетчера к самым непредвиденным поступкам, свойственна, как мы видели, сравнительно небольшому числу шекспировских действующих лиц. Но и в отношении этих персонажей Шекспир, приподнимая над ними зрителя, дает ему гораздо большие возможности для четкой нравственной оценки, чем Бомонт и Флетчер в отношении большинства своих действующих лиц, ибо эти драматурги заставляют зрителя попеременно солидаризоваться с разными героями и различными их настроениями и оставляют публику, не знающую до самого конца причин поведения персонажей, в недоумении, что же хорошо и что плохо в их поступках и в жизни вообще. Шекспир придерживается твердых нравственных принципов - моральные критерии Бомонта и Флетчера более расплывчаты и относительны. Шекспир опирается на гуманистические идеалы, ищет поддержки и в народной морали - не случайно, как мы видели, в его последних пьесах столько фольклорных мотивов. (Заметим, кстати, что оригинальность сюжетов Бомонта и Флетчера - для большинства их пьес источники не найдены - не только свидетельство иного творческого склада драматургов, чем у Шекспира, и их способности самостоятельно придумывать интригу, но в данном случае способствует их аристократизму и обособленности от предшествующей, в первую очередь фольклорной, традиции.) Бомонт и Флетчер к идеалам относятся скорее как к бесполезному наследству - идеальность их героев существует часто только для того, чтобы создать видимость драматического конфликта, драматурги не очень-то верят в возможность и необходимость идеального начала и мало пекутся о том, чтобы в это поверил зритель. Когда отступает от идеала герой Бомонта и Флетчера, то отсутствие расстояния между героем и зрителем уравнивает их отношение к идеалу: зрителя приглашают считать это отступление таким же несущественным, каким считает его герой, и в конечном итоге обесценивается сам идеал. Когда же нарушает этическую норму герой Шекспира, то отдаление, созданное драматургом между героем и зрителем, помогает зрителю оценить поведение героя с позиций нарушенной нормы и не вызывает никакого сомнения в ценности самого нравственного принципа.

Таким образом, равное положение шекспировской публики с драматургом, а публики Бомонта и Флетчера - с героями выражает и разные этические позиции писателей.

Дистанция, которую сохраняет Шекспир между своими персонажами и публикой, связана и еще с одной, очень существенной и сугубо индивидуальной, особенностью последних пьес: это один из способов, с помощью которых Шекспир подчеркивает условность всего действия или отдельных его моментов. Условность играла большую роль и в комедии Шекспира. Но там она имела совсем другой характер. Она была составной частью той веселой игры, которую вели персонажи друг с другом и со зрителем. Она была призвана подтвердить давний афоризм “Весь мир - театр”, афоризм, который в атмосфере шекспировской комедии приобретал совершенно определенное значение: жизнь может быть таким же праздником, как наше представление. Условность в комедии помогала стирать грань между жизнью и сценой. Условность в трагикомедии подчеркивает резкую границу между театральным представлением и действительностью. Эта остраненность происходящего - составная часть всей образной структуры шекспировской трагикомедии, призванной дать не зеркальное изображение жизни, но представление о ней путем аналогии.


Рекомендуем почитать
Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя

Как будет выглядеть автобиография советского интеллектуала, если поместить ее в концептуальные рамки читательской биографии? Автор этих мемуаров Н. Ю. Русова взялась поставить такой эксперимент и обратиться к личному прошлому, опираясь на прочитанные книги и вызванные ими впечатления. Знаток художественной литературы, она рассказывает о круге своего чтения, уделяя внимание филологическим и историческим деталям. В ее повествовании любимые стихи и проза оказываются не только тесно связаны с событиями личной или профессиональной жизни, но и погружены в политический и культурный контекст.


Болдинская лирика А. С. Пушкина. 1830 год

В книге дан развернутый анализ наиболее значительных лирических произведений болдинской поры. Найти новые подходы к пушкинскому тексту, подметить в нем художественные грани, ускользавшие из поля зрения исследователей, — такова задача, которую автор ставит перед собой. Книга адресована широкой аудитории любителей классической поэзии.


Достоевский во Франции. Защита и прославление русского гения, 1942–2021

В монографии изложены материалы и исследования по истории восприятия жизни и творчества Ф. М. Достоевского (1821–1881) во французской интеллектуальной культуре, представленной здесь через литературоведение, психоанализ и философию. Хронологические рамки обусловлены конкретными литературными фактами: с одной стороны, именно в 1942 году в университете города Экс-ан-Прованс выпускник Первого кадетского корпуса в Петербурге Павел Николаевич Евдокимов защитил докторскую диссертацию «Достоевский и проблема зла», явившуюся одной из первых научных работ о Достоевском во Франции; с другой стороны, в юбилейном 2021 году почетный профессор Университета Кан — Нижняя Нормандия Мишель Никё выпустил в свет словарь-путеводитель «Достоевский», представляющий собой сумму французского достоеведения XX–XXI веков. В трехчастной композиции монографии выделены «Квазибиографические этюды», в которых рассмотрены труды и дни авторов наиболее значительных исследований о русском писателе, появившихся во Франции в 1942–2021 годах; «Компаративные эскизы», где фигура Достоевского рассматривается сквозь призму творческих и критических отражений, сохранившихся в сочинениях самых видных его французских читателей и актуализированных в трудах современных исследователей; «Тематические вариации», в которых ряд основных тем романов русского писателя разобран в свете новейших изысканий французских литературоведов, психоаналитиков и философов. Адресуется филологам и философам, специалистам по русской и зарубежным литературам, аспирантам, докторантам, студентам, словом, всем, кто неравнодушен к судьбам русского гения «во французской стороне».


По, Бодлер, Достоевский: Блеск и нищета национального гения

В коллективной монографии представлены труды участников I Международной конференции по компаративным исследованиям национальных культур «Эдгар По, Шарль Бодлер, Федор Достоевский и проблема национального гения: аналогии, генеалогии, филиации идей» (май 2013 г., факультет свободных искусств и наук СПбГУ). В работах литературоведов из Великобритании, России, США и Франции рассматриваются разнообразные темы и мотивы, объединяющие трех великих писателей разных народов: гений христианства и демоны национализма, огромный город и убогие углы, фланер-мечтатель и подпольный злопыхатель, вещие птицы и бедные люди, психопатии и социопатии и др.


Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока

В центре внимания книги – идеологические контексты, актуальные для русского символизма в целом и для творчества Александра Блока в частности. Каким образом замкнутый в начале своего литературного пути на мистических переживаниях соловьевец Блок обращается к сфере «общественности», какие интеллектуальные ресурсы он для этого использует, как то, что начиналось в сфере мистики, закончилось политикой? Анализ нескольких конкретных текстов (пьеса «Незнакомка», поэма «Возмездие», речь «О романтизме» и т. д.), потребовавший от исследователя обращения к интеллектуальной истории, истории понятий и т. д., позволил автору книги реконструировать общий горизонт идеологических предпочтений Александра Блока, основания его полемической позиции по отношению к позитивистскому, либеральному, секулярному, «немузыкальному» «девятнадцатому веку», некрологом которому стало знаменитое блоковское эссе «Крушение гуманизма».


Психология древнегреческого мифа

Выдающийся филолог конца XIX – начала XX Фаддей Францевич Зелинский вводит читателей в мир античной мифологии: сказания о богах и героях даны на фоне богатейшей картины жизни Древней Греции. Собранные под одной обложкой, они станут настольной книгой как для тех, кто только начинает приобщаться к культурной жизни древнего мира, так и для её ценителей. Свои комментарии к книге дает российский филолог, профессор Гасан Гусейнов.