Пробирка номер восемь - [53]

Много позже Аня видела клип романса «Как упоительны в России вечера», и там как раз такое и показали, видимо простецкая романтика запретной любви «в стогу» лежала на поверхности сознания людей. Ну, да, Аня сразу сравнила незатейливый видеоряд со своей давней историей, менее конфетно-галантерейной: молоко по подбородку у них не текло и пейзане не косили траву, но все-таки … похожей, кто бы мог подумать… Но с ней же это правда было, такое вот «видео» в дымке греха и секрета. Ах, если бы их кто-то застукал! Об этом лучше было не думать. Днем Аня старалась не обращать на Шурку никакого внимания, а девочки все не теряли надежду его «покорить». Иногда он с одной танцевал и она прижималась к нему в надежде на продолжение. Им это было даже на руку. Они практически ни о чем не говорили. Да и чем им было говорить. За неделю до конца смены он вообще уехал домой. А зато потом тайно приезжал каждый день на электричке и они встречались. Так было гораздо проще. Он же потому и уехал, развязывая себе руки, сказав по телефону отцу, что «ему в лагере надоело».

После школы Шурка задумал поступать в школу милиции, а потом в милицейский юридический. Папаша его был какой-то начальник на Петровке. Аню ждало распределение и она думала о загранице, куда, как говорили, уехал предыдущий выпуск. В их дальнейших жизнях не было место для другого. Все в конце июля и должно было кончится, но, как ни странно, не кончилось. Началась осень и Шурка приезжал к ней домой, предварительно позвонив и убедившись, что никого нет дома. Они продолжали видеться еще месяца три, хотя все реже и реже. Оба были заняты, в городе они не встречались. Куда с ним было идти, со школьником? Аня боялась встретить знакомых и общество Шурки на публике ей было ни к чему. Объясняться с какой-нибудь Маринкой по поводу «кто это?» ей не хотелось. Получалось, что в Москве мальчишка был ей не по рангу. Их по сути ничего не связывало, кроме постели. А ее расстеленный диван в отсутствии родителей не шел ни в какое сравнение с душистым сеновалом. Там в лесу, на полянке, на берегу, в заброшенной сторожке, или в гнилом сарае все было по-другому, а здесь в Москве от романтики не осталось и следа. Впрочем здесь в Москве, гнилой сарай и сторожка начали вспоминаться запахом мышей, а сеновал муравьями и комарами. Шурка казался ей задерганным пацаном в старой коротковатой курточке. Зачем он был ей нужен? Он стал ее раздражать молчаливостью, жесткими от гитары и желтыми от сигарет пальцами, несветскостью и неизжитым ребечеством, которое от желания казаться взрослым и опытным, было еще ощутимее.

Ане надоело ото всех скрываться и она стала подумывать о том, как бы ему сказать, что, мол, … все. Но говорить ничего не пришлось. Шурка и так звонил все реже и реже, а потом перестал звонить вообще. Никакого объяснения между ними не произошло, никто никого не бросал. Аня была немного удивлена, получалось, что то, что она принимала с его стороны за любовь, было простым интересом. Она просто стала его инициацией в формальную взрослость, и выполнив свою роль, оказалась лишней. Да и он ее интересовал от скуки. Аня его по-сути придумала, стиснула в романтическую матрицу «пажа и королевы», а на самом деле Шурка вызывал любопытство только в своем коротком переходном периоде от мальчишки к мужику, а потом … мальчишкой он быть перестал, и соответственно не выглядел больше трогательным и порывистым, а как мужчина до Аниных стандартов не дотягивал, и дело тут было даже не в возрасте. Для Ани не происходило самого главного: она не могла чувствовать над собой его мужскую доминанту, которая была ей необходима для полноты ощущений. Тогда она, разумеется, так себе это не формулировала. Собственно, так ни с кем до Феликса и не произошло. В свое время Аня и Шурка исчерпали свои функции в жизни друг друга и ушли каждый в свою сторону.

Аня рассеянно вернулась в общежитскую комнату и набрала в поисковике Шуркино имя: Колос Александр Юрьевич. И вот … готово: вот и Шурка 53 года рождения, живет в Южном Чертаново, имеет двоих детей. Аня улыбнулась, представляя себе Шурку пузатым милиционером на пенсии. И все-таки воспоминания о нем не были неприятными. Скорее наоборот.

Спала она хорошо и утром к девяти уже была в Лабораториях. Вечером, рассказывая Феликсу свои новости, они не стала ему говорить о предложении Колмана. Это был нетелефонный разговор.

Разговор с Колманом свелся к обсуждению результатов тестов, а потом загадочно щуря глаза, Колман повел ее в кабинет к психологу. Сегодня должны были начаться психологические испытания, которые вызывали у Ани больший интерес, чем сердечно-сосудистые тренажеры. Из-за стола им навстречу поднялся молодой мужчина, которого Колман представил и ушел. Доктора звали Бенджамин Лисовский. Разговор велся по-английски и Аня ничего поначалу не заметила, и вдруг Лисовский заговорил с ней на чистейшем русском. «Ага, вот оно что … психолог — русский. Его-то и имел в виду Колман, талдыча о сюрпризе. Хотя, какая мне разница?» — Аня подумала, что ей все равно, русский у нее будет психолог или китаец.