Про-ведение не пре-ступление - [6]

— Гроачи народ скрытный, — сказал Ретиф, — но, может, нам все же удастся хоть что-то увидеть.

— Не увебен, росс, — хам у них еще пуча отраны, все с кушками. Они и слизко никому дунуться не бают.

Вглядываясь в глянцевые от дождя улицы, осененные похожими на сельдерей деревами, Чонки мурлыкал себе под нос веселый мотивчик, звучавший сначала так, словно его наигрывали на гребенке, затем — на арфе с резиновыми струнами, а под конец,

— напоминая накачанную до отказа волынку.

— Непорно чулудается, а? — сказал он, не дождавшись похвалы. — Тоследний пакт суток чмазал, гам полаталось трупам забеть, да у пня малец соскользнул.

— Впечатляет, — сказал Ретиф. — А как у тебя с деревянными духовыми?

— Сак тебе, — сказал Чонки. — С лунными стручше. Скрот вослушай, — пипка.

Он вытянул руку в сторону, расположил вдоль нее четыре волоконца и проехался по ним наспех сооруженным из другой конечности смычком, издав визгливую трель.

— Дичего, на? Мелодий я погра не икаю, но упрочняюсь, как жерт, так что и городии не за мелами.

— Гроачианские поклонники носоглоточной музыки будут валить на твои концерты толпами, — предсказал Ретиф. — Кстати, Чонки, давно уже гроачи строят свою спортплощадку?

— Пайте додумать: Тачали они ной осенью, вы, земляки, зак рак фунбамент детонировали…

— Так им уже и закончить пора, правильно?

— Па дам стервой медали него чело изменилось. И вошь сметно: как зуда те найдешь, — ни единорога бочего нет, рана ох одна.

Чонки свернул за угол и остановил машину у смутно рисующегося в вечернем сумраке забора высотой в десять футов, сооруженного из плотно пригнанных пластиковых панелей.

— Дзот мы и весь, — сказал он. — Я те топорил, ни жига у них фуг не воймешь.

— Давай-ка все же осмотримся.

— Ядное тело, солько удо все хаки тержите востро, эти мертовы недочурки емеют подчехиваться одрань тико.

Оставив машину в густой тени, создаваемой раскидистой кроной гигантского папоротника, Ретиф с хлябианином пошли по панели, разглядывая сплошную стену, окружавшую целый квартал. На углу Ретиф остановился, огляделся. Уличные фонари еле тлели в тумане над безлюдными тротуарами.

— Если увидишь, что кто-то идет, сыграй пару нот на виолончели, — приказал Чонки Ретиф.

Он извлек из внутреннего кармана тонкий инструмент, вогнал его между двумя панелями и повернул. Пластик крякнул, подался, образовалась узкая щель, сквозь которую можно было разглядеть прожектора на столбах, заливавшие желтым светом узкую полоску расквашенной ногами грязи, обильно усеянной плашками два на четыре и ломанными кусками фанеры, и бахрому чахлой травки, подступающей к вертикальному эскарпу из мышастого цвета рогож. Гигантский брезент, удерживаемый целой сетью веревок, полностью скрывал расположенное под ним тяжеловесное здание.

— Рама модная, — послышался из-под локтя Ретифа голос Чонки, — да у пих тут нольшие беременны!

— И что за перемены?

— Ну, толком донять из-за этого презента трупно, под ним все выглянит идаче. Но полудились они трихо, сопреваться не мри ходится.

— Как ты насчет того, чтобы заехать в Посольство гроачей?

— предложил Ретиф. — Надо бы выяснить еще кое-что.

— Кобечно, пес, носехали, полько троку от этого вам не будет. Они ворожат его ток, сластно он — легендарный Норт Фокс.

— На это я и расчитываю, Чонки.

Они проехали еще десять кварталов по пропитанным влагой улицам и, остановившись в квартале от смахивающего на крепость строения, подобрались к нему поближе, стараясь держаться в тени. Двое гроачей, облаченных в замысловатую форму, столбами стояли по бокам от ворот, проделанных в сложенной из камня стене.

— На сей раз дырку проковырять не удастся, — сказал Ретиф. — Придется лезть на стену.

— Фискованно, шер…

— Равно как и торчать на темном углу, — ответил Ретиф.

— Пошли.

Пять минут спустя, перемахнув через стену при помощи свисавшей из-за нее ветки пачкульного дерева, Ретиф и Чонки уже стояли, прислушиваясь, на территории Посольства.

— Ничего не слышу, — пробормотал хлябианин. — А кеперь туда?

— Давай, Чонки, прогуляемся, посмотрим, что тут к чему,

— предложил Ретиф.

— Ладно, — молько не по туше дне все это… — Чонки удлиннил заканчивающуюся глазом псевдоконечность, и та осторожно заползла за угол. Прошло две минуты. Внезапно водитель замер.

— А дьягол, вроачи! — воскликнул он. — Суем отдюда, шеф!

Оченожка конвульсивно сократилась.

— Тот воре, запугался! — вскрикнул Чонки.

Ретиф обернулся и увидел, что его водитель пытается освободить оченожку, которая каким-то образом вплелась в его же собственную ногу, причем нога в совю очередь расплеталась, разительно напоминая самостоятельно распускающийся вязанный коврик.

— Кот и вонец, — пыхтел Чонки. — Соду, босх, мне этой хвозни надолго ватит…

Ретиф сделал два быстрых шага к углу здания; топоток мягко обутых ног стремительно приближался. Миг спустя, из-за угла выскочил гроач в коротком плаще, узорчатых кожаных наголенниках на тощих ножках, глазных фильтрах солдатского образца и сверкающем боевом шлеме, — выскочил, и налетев на вытянутую руку Ретифа, аккуратно спланировал в грязь. Ретиф подхватил рассеиватель, выпавший из рук Гроачианского Усмирителя, перевел его в широкоугольный режим и развернулся так, чтобы в поле действия оружия попало еще с полдюжины гроачианских стражей, рысью приближавшихся с правого фланга. Стражи резко затормозили и замерли. В тот же миг за спиной Ретифа послышался вопль, — он чуть повернул голову и увидел, как Чонки бьется в лапах еще четырех инопланетян, выбежавших из двери Посольства.