Про тебя - [29]

Вместе с пистолетом.

Никогда не думал, что при таких обстоятельствах буду ехать в Париж. Как мокрая курица.

Ох и смешон я тебе, наверное… Кто‑нибудь скажет — «Бог наказал», кто‑нибудь злорадно поддакнет — «Так тебе и надо, отщепенец!».

А мне, несмотря ни на что, весело.

Только бы автобус не опоздал к поезду. Слишком силён, слишком напорист дождь. Трудно водителю вести машину по залитому водой шоссе.

Проезжаем то ли посёлки, то ли городки. Вымершие. Десяток–другой старинных зданий, площадь, мэрия с обвисшим французским флагом, отель.

Пожить бы в таком отеле, в номере с письменным столом… Никого не знаешь, никто не знаком. Писать, работать сколько хочешь, а после гулять по этой чистенькой улице, вдоль этих виноградников, вдоль кряжистых тополей у дороги, словно сошедших с картины Ван–Гога…

Пожилая пара, цепляясь за поручни, пробирается к шофёру, указывает на циферблаты своих часов, скандалит.

Шофер виноватым голосом что‑то объясняет, успокаивает:

На пустынном вокзальчике, куда мы, наконец, приезжаем, кассир объясняет мне и двум попутчикам — следующий поезд прибудет через сорок минут. Правда, это уже не экспресс из Марселя, а обычный рейс из Лиона, останавливающийся на каждой станции. Наши билеты сохраняют свою силу.

Пожилая пара обескуражена, чуть ли не убита горем. Втолковывают, объясняют мне на пальцах, что в Париж попадём на полтора часа позже.

На полтора, так на полтора. Я — гражданин российский, закалённый.

Покупаю в киоске пачку дешёвых сигарет «Житан», выхожу под навес платформы, закуриваю. Ливень сменился тихим дождиком. Гроза уходит.

Стою, прислонясь мокрой спиной к бетонной опоре навеса. Впечатление, что ты видишь меня…

Вот он я перед тобой, какой есть, со всем моим несовершенством, сомнениями, метаниями.

Кто‑нибудь скажет: «Ты все это выдумал. Никто на тебя не смотрит. Никто твоих мыслей не слышит. Никому ты не нужен»

А я улыбаюсь.

Давно заметил, всё, что со мной происходит, — не случайность. Не случайно даже то, что автобус опоздал к поезду. Я ещё не знаю последствий этого опоздания, но заранее уверен — оно для чего‑то нужно. Как нужен соломенный подстаканник из снов, оставшийся в моей сумке. Я только начинаю учиться читать загадочную книгу жизни. Пока ещё по складам.

…Вот и поезд, похожий на длинную обтекаемую ракету. Ни номер вагона, ни номер места в билете почему‑то не обозначены.

Придерживаюсь за мокрый поручень, поднимаюсь по ступенькам.

Вагон почти пуст. Похож на длинный аквариум с промытыми дождём стёклами. Прохожу мимо шумного семейства цыган в отделение для курящих, занимаю кресло у окна. А за ним, набирая скорость, уже проносятся виноградники, поля, дубравы — Франция.

Двое суток провёл я в этой стране, а по сути почти не видел её.

Конечно, из школьных и вузовских курсов истории, богатейшей литературы, кинофильмов сложился образ страны. Наверняка поверхностный, романтичный А значит, неверный.

То же самое и с Парижем.

Несколько лет назад умер один мой давнишний знакомый. Всю жизнь бедняга грезил Парижем. Мечтал там побывать. С юности добывал путеводители, карты французской столицы. Под старость изучил их до того, что мог с закрытыми глазами путешествовать из конца в конец города, называя площади, улицы, дворцы.

После перестройки мог свободно осуществить навязчивую мечту, отправиться хотя бы в недельную турпоездку. Нужно было всего лишь подкопить денег. А он достаточно зарабатывал.

Но вся беда заключалась с тихом пьянстве. Не менее Парижа любил он коньячок. Который всегда дорого стоит.

Слишком красив, слишком неправдоподобно привлекателен веками разрекламированный образ Парижа. Скорее всего, как это часто бывает, миф при ближайшем рассмотрении развеется.

Боюсь, ты заподозрил, что я скептик, или человек, пытающийся во что бы то ни стало прослыть оригиналом. Ничуть. Просто хочу видеть жизнь своими глазами, как она есть, а не смотреть сквозь очки чужих иллюзий.

Тем более жизнь, как она есть, сама по себе — ежесекундное, непостижимое чудо, таинство.

Вот за окном проносится Франция. Огромные, напоенные влагой деревья, напоенная влагой земля полей, тучное стадо коров, пасущееся у изогнутой старицы реки. Все мягкое, волшебно источающее покой. Как женщина. Видимо, не случайно слово Франция — женского рода.

Маленькая разноцветная станция. В отделении для курящих появляется человек с иссиня–чёрными спадающими на лоб волосами. Его по–торреадорски короткая куртка тоже промокла. Белозубо улыбаясь, о чём- то спрашивает. Видит, что я не понимаю. Вынимает из кармана вдрызг размокшую картонку со спичками.

Пока он прикуривает от моей зажигалки, стюард в белой куртке подвозит по проходу столик на колёсах. Предлагает соки, минеральную воду, бисквиты, сладости. И — о счастье! — горячий кофе из термоса. Хоть я со вчерашнего вечера ничего не ел, покупаю за 13 франков только кофе. Для меня и это очень дорого. Белозубый попутчик тоже берет кофе.

Он, улыбаясь, показывает на окно, за которым во влажном мире вдруг засияло солнце. Над холмами семицветной аркой встала радуга.

Обидно. Там солнце, а меня познабливает. Удивительно, этот лучащийся доброжелательством человек сразу показался мне родным, давно знакомым. Наверно, и я ему тоже.