Про меня и Свету. Дневник онкологического больного - [40]

26 апреля

Сегодня позвонила своему любимому хирургу доложить, так сказать, обстановку. Рассказала о большой руке и похвасталась, что флеболог хороший и что скоро мне начнут массаж. А потом я услышала голос врача и поняла, что он чего-то испугался. “Подождите с массажем, – как-то очень торопливо сказал он мне. – Давайте сделаем еще одно УЗИ и обязательно лимфосцинтиграфию”. Что такое сцинтиграфия я уже знаю, это когда в кровь радиоактивные изотопы вводят; помню я и то, что своей очереди на эту процедуру я почти четыре месяца ждала, о чем я честно доктору и сообщила. Он коротко бросил: “Через пять минут перезвоню”, – а я полезла в Интернет. И вот, после того как поисковик мне выдал статьи по слову “лимфосцинтиграфия”, я тоже испугалась. В общем, если кратко, эту проверку проводят только в случае подозрения на метастазы. А при появлении метастазов рука как раз и становится необъятно большой.

Через пять минут он действительно перезвонил, и я сразу же начала причитать: “Я тут уже в Интернете почитать успела. Ну, Константин Юрьевич, не думаете же вы…” “Не думаю, – прервал он меня, – и ничего пока думать не собираюсь. Вот съездите, пройдете процедуру, тогда и будем о чем-то разговаривать. Записывайте адрес, в девять утра вас там уже ждут”. Я еще в течение минуты пыталась услышать от него хоть какие-то успокоительные слова, но было ясно, что успокаивать он меня не собирается. Так что завтра утром меня снова накачают изотопами. А сегодня? Сегодня я позвоню Свете. В конце концов, хоть одно остается неизменным: только Свете я могу полностью раскрыть свои переживания и пересказать свои страхи.

30 апреля

Да ладно, ерундой все это оказалось. Нет у меня никаких метастазов в руке. Все за один день проверили и ничего не нашли. А сама процедура оказалась намного легче, чем сцинтиграфия костей. Изотопы вводят в противоположный орган, буквально по диагонали тела. То есть если у меня проверяли правую руку, то укол изотопами сделали в левую ступню. И сразу же положили под аппарат, никаких изнурительных часов ожидания, пока радиоактивные вещества разойдутся по организму. А буквально уже через час и радостный результат объявили: ничего у меня там радиационно не светится и не сверкает. Ну понятно, что в официальном заключении слова совсем иные написаны, но если говорить о сути, то это именно так.

Вместе со мной проходила лимфосцинтиграфию и Марина. Марина приехала из Перми ровно на один день. Утренним поездом сюда, а вечерним уже обратно. Семь лет назад именно в Питере Марина проходила лечение от онкологии, потом переехала в другой город, но основных врачей так и не поменяла. Первые три года проходила обследование, как и положено, раз в полгода у себя в Перми, потом, уже успокоившись, тоже по графику раз в год. И ничего подозрительного не обнаруживая, лишь отзванивалась в питерский онкоцентр своему лечащему, чтобы подтвердить, что все у нее в порядке. А сейчас приехала проверить лимфоузлы. “А почему? – спрашиваю я у нее. – Отчего так срочно бросились в другой город, что могло напугать?” – и поясняю, что спрашиваю не из любопытства, а для себя, чтобы в будущем тоже знать, при каких обстоятельствах пугаться. Впрочем, Марина тут же со мной соглашается, что вопросы задают друг другу все и всегда. У нее, как и у меня, создалось впечатление, что онкобольные – очень болтливые люди и всегда найдут тему, о чем поговорить. Но наверное, так и надо? Это опять к вопросу, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И если вы не миллионер Стив Джобс с личными врачами, то лучше о своем здоровье побеспокоиться самой, ни один лечащий врач не будет помнить, все ли процедуры и проверки вы прошли и все ли анализы сдали. Впрочем, даже и миллионеры, как показывает практика, от рака умирают.

А узлы у себя подмышкой Марина обнаружила сама, но мне, как оказалось, эта информация не поможет. Марина врач, а я на протяжении всего лечения, как мне ни показывали, где этот самый узел надо искать, так ни разу и не смогла его обнаружить.

Марину попросили задержаться, и, судя по всему, разговор им предстоял долгий, а значит, и не очень обнадеживающий. Но семь лет, которые были подарены Марине судьбой после лечения, на мой взгляд, тоже вполне себе нормальный первый срок. Даже если сейчас у нее найдут метастазы, то, скорее всего, подлечат еще и продлят жизнь снова. Хотя за последний год, много общаясь, я с удовольствием знакомилась с женщинами, прожившими после операции и двадцать, двадцать пять, тридцать лет. У всех все по-разному. Ну а дальше, как обычно, должны быть банальные фразы о необходимости своевременного обследования, о том, что если рак обнаружен на первой и второй стадии, то он вполне излечим, ну и много еще упреждающего и обнадеживающего. Но об этом уже столько написано, что не стоит даже и повторяться. Мне вот беременных в такой ситуации особенно жалко. Буйство гормонов провоцирует более быстрый рост опухоли, а лечение на фоне вынашивания ребенка, естественно, запрещено. Выбор между своей жизнью и жизнью будущего человечка всегда очень тяжел. Впрочем, что это я о грустном начала? У меня же сегодня радостный день, так что стоит позвонить с хорошими новостями и Свете.