Про людей и звездей - [30]

– Хорошо, Алиджан Абдуллаевич, – часто, как китайский болванчик, закивала секре­тарша.

Через пару минут, забрав поднос с чаем и сладостями, Габаритов вошел в комнату отдыха и запер дверь на замок. Ни с какими бумагами он работать не собирался. Еще через четверть часа Алиджан Абдуллаевич, укрывшись пледом, звучно храпел.

Совесть

Уля спускалась в курилку, когда сотовый заиграл мелодию из фильма «Профессионал». Таким позывным у нее были отмечены абоненты из раздела «друзья». Сейчас звонила Лилька.

– Здорово, карга старая, – жизнерадостно приветствовала она Ульку. – Три дня от тебя ни слуху ни духу. В сортир провалилась, что ли?

– Да ты сама провалилась! – весело ответствовала Асеева. – Я уж думала, ты с папиком куда-нибудь за границу свалила, пузо толстое на пляже в Ницце греешь.

– Ни хера! – пожаловалась (впрочем, не меняя бодрой интонации) Лилька. – Он один укатил, только не в Ниццу, а в Лондон, у него там какой-то стол.

– Он чего, еще и антиквариатом решил заняться? – удивилась Уля.

– Каким антиквариатом? – зашлась в смехе Лилька. – Круглый стол у него там по вопросам бизнеса. Ну и тупая же ты, Асеева, а еще в газете работаешь!

Дальше пошел треп о тряпках, брюликах, мужиках, которые в большинстве своем страшные жлобы и собственники, но иногда встречаются и вполне нормальные: которые и за границу на курорт свозят, и чемодан шмотья накупят, и башку отрывать не станут, если увидят, что ты другому глазки строишь.

Лилька по части мужиков была настоящий профи. С шестнадцати лет (до ее нынешних двадцати двух) главным делом жизни Улиной подруги были поиски и удержание подле себя богатых папиков-спонсоров. Лилька была профессиональной содержанкой и своего «ремесла» нисколько не стыдилась. Асеева же, гордясь своей финансовой независимостью, относилась к приятельнице свысока, но временами ей страшно завидовала: спит до полудня, насчет «бомб» не парится, имеет все, что хочет. А весь труд – пару раз за ночь ноги раздвинуть. Хотя… Среди часто меняющихся папиков Лильки встречались и настоящие садисты. Один даже был конкретный, с диагнозом. Перед тем как поиметь «рабыньку», он привязывал ее веревками к кровати, хлестал многожильной плеткой с кусочками свинца на «хвостиках», подвешивал к потолку в немыслимых позах. Лилька терпела, потому что папик был неимоверно щедр: подарил ей «Форд-фокус», купил комплект с бриллиантами и сапфирами, завел платиновую карточку «Виза». Она бы и дальше с ним жила, но папика посадили. То ли за мошенничество в особо крупном размере, то ли за неуплату налогов – Лилька не вникала, потому как сразу бросилась на поиски нового спонсора.

Как-то, будучи подшофе, Асеева позволила высказать подруге свое «фи». Дескать, и не надоело тебе, дорогая Лиля, ходить в проститутках? Займись делом, начни зарабатывать деньги, чтобы иметь право себя уважать. Вот как я, например. Бабки получаю не за траханье, а за качественную работу, меня знают в мире шоу-бизнеса – знают, считаются и даже боятся. На что Лилька, которую Асеева всегда считала не очень далекой, вдруг выдала умозаключение, приведшее собеседницу в состояние легкой оторопи: «По части себя ты очень ошибаешься, Уленька. Если смотреть широко, то мы обе с тобой проститутки. Только я почище тебя буду, потому что продаю только свое тело. А ты своему вонючему Габаритову душу продала. Вот скажи честно: если тебе человек нравится, ты знаешь, что он хороший, добрый, а шеф заставляет про него гадость писать – ты ж напишешь? Напишешь-напишешь! А сволочь расхвалишь, венец терновый на него наденешь? Наденешь! Так чего ж ты передо мной кобенишься, когда Габаритов имеет тебя во все дырки, да еще и при большом скоплении народа? А ты ему при этом в ножки кланяешься и спасибо говоришь?»

Тогда они крупно поругались, чуть не подрались, но уже через неделю вместе отправились на вечеринку в казино «Шангрила». Любовь к пьяному шумному веселью в обществе звезд объединяла и объединяет их так крепко, что всякие там философские заморочки о цели и смысле жизни представляются полной ерундой.

Проболтав с Лилькой полчаса, Уля наконец добралась до фотоотдела.

– Тюрин, где фотки? – деловым тоном поинтересовалась редакторша.

– Так я их давно на верстку скинул, – не поворачивая головы, ответил Алексей.

– Как скинул?! Кто тебе разрешил?! Я же еще не смотрела!

– А ты чё на меня орешь? Ты мне не начальница, – так же, не утруждая себя поворотом головы, лениво процедил Тюрин. – С верстки пришли, сказали «срочно», я заглянул к тебе, тебя нет…

– Да я на улице была, по телефону разговаривала!

– А вот бегать за тобой по подворотням я точно не нанимался.

– Хамло! – крикнула Уля в затылок Тюрину и потрусила на верстку.

И с порога увидела то, чего опасалась. На гигантском мониторе одного из верстальных компьютеров уже красовался макет будущего разворота с фоторепортажем из «Пушкинского». По центру стоял огромный снимок Пепиты в платье с измятым, точно изжеванным, воротом, с размазанным в углах глаз макияжем и катастрофическими морщинами у рта и крыльев носа. Морщины казались особенно глубокими из-за потрескавшегося в проблемных местах грима. Уля знала, что такое бывает даже с самой качественной косметикой, когда, наложив ее на физиономию, несколько раз попадаешь из духоты в прохладу. А Пепита сначала ехала в «Пушкинский» в машине с кондиционером, потом сидела в открытом кафе при температуре +27, потом опять кондишн ну и так далее. Ракурс тоже был выбран такой, будто камеру держал лютый враг Пепиты. Певица обернулась через плечо, отчего шея пошла безобразными складками, а подбородок собрался в большой мешок.