Про Клаву Иванову. Елки-моталки. Над уровнем моря - [23]

- Наши, - сказал Клаве спутник. - Стройбатовцы.

- А почему вы не на работе?

- Меня командир до вечера отпустил.

Начался новый день, и опять Клаву никто в цехе не замечал. Неужели так уж некогда всем? И как бы это узнать, что о ней не думают плохо? Теперь уже Клаве хотелось, чтобы ее замечали. Хоть бы мастер подошел и к чему-нибудь придрался!

Через две смены пришлось звонить в воинскую часть, потому что станок неладно загудел. Солдат прибежал быстро, будто дожидался вызова. Гидравлическая подача была в порядке, а что-то случилось с электропроводкой.

- Наладишь? - с надеждой спросил мастер.

Солдат попросил не мешать ему, засучил рукава гимнастерки, залез руками внутрь станка.

- Ясно, - сказал он через минуту Клаве. - Ну и халтурщики!

В тот день он снова проводил ее, но назавтра все повторилось - станок после обеда отказал. Мастер топтался рядом, что-то шипел - у нас шла борьба с матом, и теперь те, кому было невмоготу, отводили душу шепотом. Клава смотрела в пол. Она знала, что мастер сейчас пробормочется и побежит звонить. Пока наладчик не явился, она работала на старом станке, где было все привычно и ничего не ломалось.

К концу смены солдат пришел. Он послушал гул моторов, попросил отвертку. Клава подбежала к моему станку - знала, что у меня в инструментальном шкафу все есть. Солдат снял щиток, полез к проводам.

- Что за дьявольщина? - сказал он и недоуменно посмотрел на Клаву. Опять та же клемма!

Клава стояла рядом, уставившись в пол. Солдата вдруг словно озарило, и он довольно улыбнулся:

- Все ясно!

- Что ясно? - Клава покраснела, украдкой глянув, не идет ли кто.

- Все!

- Что - все? - с сердцем спросил неожиданно появившийся мастер.

- Сейчас налажу.

- А в чем дело?

- Он сам, - нетерпеливо сказала Клава. - Без вашей помощи.

- Ладно, ладно! - проворчал тот, подозрительно покосившись на нее. - Ты бы...

- Станочек - золото! - весело перебил его солдат. - Никакой рекламации, товарищ мастер, не надо оформлять. Будет работать как часики. Нет ли у вас закурить?

Осень припозднилась. Либо с задержкой отошла от северных морей, либо остановилась где-то в раззолоченной, прогретой солнцем тайге. Поселковые уже застоговали на стайках сено, сложили у крылечек свежие поленницы, а дожди не подходили. Лес вокруг нашего Перелома отцвел и осеменился, однако стоял еще зеленый, густой, шумел успокоительно, сонно. Солнце дожигало сизое осеннее небо, к полудню даже разогревало землю и воздух.

Приходя по утрам в депо, Клава глубоко вдыхала его неистребимые запахи. Она даже научилась угадывать, что произойдет в цехе через пять минут: протопочет ли мимо распаренный мастер, шепча нехорошие слова, пробежит ли долговязый, смешной, вконец исхудавший за лето инженер или у карусельных станков подымется гам. А Клаву вроде бы никто не замечал, и в ней неприметно нарождалось какое-то смутное недовольство. Ладно ли, что мы ее оставили в так называемом покое? А может, мы просто привыкли к ней, как привыкли ко всему, что нас окружало. Ладно ли, говорю, если это так?

А к деповским переменам, надо сказать, наши быстро пригляделись, и пошло все по-старому: собрания, шефские заказы, воскресники. И мы, извечные грязехлебы, уже словно бы перестали замечать чистоту и свет, хлынувший в депо. Новый цех облицевали, будто ванную, белой плиткой, а мы не удивились, ровно так и надо, хотя совсем недавно мазут хлюпал под ногами и ел рабочие сапоги. Паровозники в своих жирно-глянцевых пухлых ватниках всегда напоминали мне водолазов, только что вылезших из нефти, а теперь машинисты приходили на работу в хорошо отглаженных белых рубашках и прямо после поездки им можно было спокойно идти на свидание. Поселок уже не затягивало горьким паровозным дымом. Да, очистилась, посветлела великая река, текущая вдоль Сибири, а с нами-то самими сделалось что или нет?

Первое время к нам ездили из области и даже из самой Москвы корреспонденты, потом перестали. И никто не потужил - уж больно они были прилипчивы и будто по одной модели сшиты. Загоняли монтажников на провода и заставляли смеяться. Мы потом долго смотрели газеты, но в них улыбались люди из других мест, а наших не было.

Один раз корреспондент заглянул к нам в механический. Был обед, когда он пришел. Я сидел в цеховой конторке и видел, с каким удивлением поглядывал наш безобидный толстый мастер на быструю самописку. Он был до невозможности серьезен, обирал со лба росу и трудно, натужно говорил:

- Шавлюгин-то? На карусельном-то? Ничего! Работает ничего. А на револьверном Параша Ластушкина, Прасковья Тихоновна то есть. Работает! А на другом станке Ефрем Размазов. Этот станочник? На ять! Сменщиком-то у него Еремей Ластушкин, работает ничего! А дальше, на строгальном, его сродный брат Захар Ластушкин, недавно работает, но тоже ничего...

Подошли, помню, из столовки все Ластушкины и остальные наши ребята, молча послушали, а когда ушел корреспондент, долго смеялись. До сверловки тогда очередь не дошла, но о Клаве Ивановой мастер сказал бы, наверно, так же, как и о других: "На новом-то? Радиально-сверлильном? Клашка Иванова. Ничего-о-о! А что? Работает". И это было бы тоже враньем, потому что неполнота суждения - такая же ложь.