Про Иону - [17]

Ходил-ходил и решил предпринять что-нибудь бесповоротное.

Первым делом зашел к Айрапетову. Как-то так получилось, что за время с момента увольнения Иона с Айрапетовым не сказал и двух слов. А тут нанес визит.

Айрапетов обрадовался:

– Ну, наконец-то. А то в одной квартире живем – и ни гу-гу.

– Я зашел спасибо сказать и за все поблагодарить. И с просьбой тоже: я на долгое время уеду, так вы присмотрите за комнатой. Я оставлю деньги для квартплаты. Не трудно?

Айрапетов заверил, что не трудно. Конечно, тактично спросил, куда Иона уезжает. Иона отговорился, что это неважно. Мол, даст о себе знать.

Айрапетов насторожился и шепотом рассказал, что Пичхадзе уволили, вроде по поводу наступления пенсионного возраста, но на самом деле – никто не уверен. Так не связано ли поведение Ионы с этим?

Иона удивился:

– Я сам по себе. Про Пичхадзе ничего не знаю. А что люди говорят?

– Люди считают, что дело темное. Компетентные органы из отдела кадров многих вызывали, расспрашивали насчет Пичхадзе и его поведения.

– И вас вызывали? – Иона, конечно, лишнее спросил.

– Нет, меня не вызывали, – очень твердо ответил Айрапетов.

Потом Иона отправился к Конникову. Сказать “прощай” и все другое, что теперь о нем думает в связи с появлением Казьмина.

Выбрал время попозже, чтобы застать наверняка.

Конников пил.

Пригласил Иону к столу как ни в чем ни бывало:

– Присаживайся. У меня праздник. Ангелина меня бросила навсегда. Заперлась в своей комнате. Жить-то в другом месте все равно негде – вернется. Как дела, Ёнька? Чего невеселый?

Иона начал говорить по плану, не присаживаясь:

– Я, Василий Степанович, зашел всего на минутку. Сказать, во-первых, за все хорошее вам спасибо, а во-вторых, зачем вы такое с Казьминым устроили, что он ко мне как к вору явился и с ваших слов стал требовать свое имущество?

Конников аккуратно отставил рюмку:

– Минуточку, Ёня! А что я должен был сказать? Я между прочим, вообще мог сказать, что рояль тогда же забрали кому надо и куда надо. И концов бы Казьмин твой не нашел. А я ему по-хорошему: дал твой адрес и прекрасно тебя аттестовал. Ну, для успокоения положения добавил уверенности, что рояль может снова ему перейти. Мне же с первого взгляда было понятно – некуда ему этот рояль тащить. Пустой номер! А человеку приятно иметь саму возможность. Я дал человеку надежду. А тебе жалко, что ли?

Иона обиделся, но промолчал – понимал, что возразить Конникову нечего:

– Мне ничего не жалко, Василий Степанович. Я вообще пришел попрощаться с вами на неопределенное время.

– Погоди-погоди. Ты по оргнабору, что ли? На целину? Ой, молодец! Вообще у тебя шило в жопе, ты по натуре и по характеру на месте не сидишь. А там себе биографию сделаешь! Ой, какой же ты хитрый, Ёнька! Честно признайся, как друг, от кого бежишь? Опять с бабой не поладил?

Иона промолчал. Но Конников на ответ и не рассчитывал, он будто протрезвел от соображения хорошей комбинации:

– А комната пустая остается? Я туда жильца найду, с участковым договорюсь. Мне капельку, и тебе хороший доход. По рукам?

– Ну, я еще точно не уверен, когда отбываю.

Больше ни с кем прощаться Иона не запланировал.

Слово “оргнабор” взял себе на личное вооружение – соседям так и сказал, и вскоре выехал с Киевского вокзала в город Чернигов.

Когда еще думал, куда ехать, сразу решил, что Хмельника нет.

Оставался Чернигов.

Полюбовался вокзалом – пленные немцы отстроили целый дворец с башенками. Он таких – разного меньшего размера, правда, насмотрелся за дорогу.

Дальше отправился на Троицкую, как двенадцать лет назад, только теперь был конец апреля, а тогда июль. Иона специально отметил, как много зависит от времени года: если бы тогда его не сморила жара, может, вся судьба пошла по-другому.

Город сильно поменялся. Вокруг местной Красной площади – дома, похожие на вокзальный дворец. Тоже, значит, вроде немецкие. Потом – за Валом, к Лисковице, – старые, без изменений. Улицу Тихую Иона прошел крадучись, тем более что был вечер. Не то чтобы опасался знакомых – его бы никто теперь и не узнал, – а просто хотелось самостоятельности до поры до времени. Взошел на Троицкую. За новыми деревьями и кустами не сразу разобрался, где Коцюбинский.

В оградке памятника посидел, посмотрел на город с огоньками.

В итоге получалось что? В итоге получалось то, что надо идти обратно на вокзал и брать билет куда-нибудь. Другого выхода Иона не видел. Поддался минутной слабости духа – и вот кроме окружающей красоты никакого результата и облегчения по существу.

Поплелся к центру, к Красной площади, поспрашивал, где можно переночевать в гостинице – посоветовали новенькую “Деснянскую”, рядом с кинотеатром имени Щорса, на самой площади. А напротив – то самое здание, перед которым Иона стоял давным-давно и зачитывал мемориальную доску писателя Коцюбинского.

Так что все одно к одному.

Рано утром, часов в шесть, решительно встал и пошел по направлению Фридки.

Дом Герцыка стоял на месте. Крыша новая, забор крепкий, калитка пригнана и, видно, изнутри на хорошем замке.

Иона постучал в окно.

Фридка совсем не изменилась, только сильно раздалась, особенно в груди. Встретила Иону слезами, аж взахлеб.