Призыв ведьмы - [8]

В ту пору шла война и сам Рэтар знал всю эту историю только со слов домашних женщин, которые присматривали и воспитывали девочку, они же назвали Найтой. Сама она была странной, такой же как мать. Смеялась не к месту, была почти взрослой, но речь и думы были как у маленькой. Мита давала ей самую простую работу и искренне старалась, как подозревал Рэтар, делать так, чтобы девочка не попадалась лишний раз на глаза хозяевам дома, то есть ему, Роару и Элгору.

Хэла называла Найту кукушкой или кукушонком и очень ласково с ней общалась. На вопрос самой девочки, что такое кукушка, ведьма ответила, что птичка такая и этим ограничилась. Впрочем, Найту и вечно переживающую за неё Миту, это объяснение успокоило.

Найта, в конечном итоге, стала причиной, по которой Мита прониклась невообразимой любовью к чёрной ведьме. Любую другую ведьму она в свои стряповские владения не просто не пустила, ещё и прокляла бы в сердцах. Но Хэле можно было всё. Она даже имела совершенно непоколебимое право заваривать свои травы рядом с Митой. А Рэтар частенько заставал их болтающими, сидя за столом после того, как дом погружался в ночной сон.

Один раз, невольно подслушав их ночной разговор, он узнал, что у Хэлы остались в её мире, как он понял, супруг, три сына и престарелая мать. А еще оказалось, что один из сыновей женщины был, как она выразилась, “не от мира сего, прямо как Найта”, и потому она относилась к девочке без брезгливости и пренебрежения. Хотя что-то говорило Рэтару, что причина была совсем в другом, или гораздо глубже.

Сама же Найта по своей простоте подошла к Хэле, когда ещё никто и ничего не знал о ней. Женщину обходили стороной, помня, что чёрная ведьма это зло и ненависть, сравнивали с предыдущей.

Хэла же словно и не замечала этого отношения. Поначалу она просто сидела в одиночестве на уступе в домашней зале в Зарне, тихо пела песни. И её постепенно облепили серые, теперь соседки и подруги по несчастью, призванные из своих миров девушки. Они выполняли более простую магическую работу, в отличии от чёрной ведьмы.

Найте же особенно нравились песни Хэлы, она наверное была самой её рьяной слушательницей и порой ей всегда было мало, но песен Хэла знала невероятное множество.

Сейчас они стояли возле стены коридора и Хэла успокаивала девочку, которая безутешно рыдала уткнувшись в плечо ведьмы.

— Мне приснилось, — всхлипывала она, — что меня сирги рвут на части, а я пытаюсь убежать, но у меня не получается… сирги злые, Хэла, такие страшные.

— Не бойся, кукушечка, не придут за тобой сирги, а если придут, то я тебя в обиду не дам. Или вот, — она повернулась к двум мужчинам, — достопочтенные феран и митар, что им сирги? Изрубят этих ваших собак и глазом не моргнут.

Заплаканные детские глаза обратились сначала к ферану, а потом к митару и при взгляде на него расцвели наивной и чистой радостью.

— Правда? — просила Найта всхлипывая из-за рыданий.

Они оба кивнули, соглашаясь.

— Вот видишь? Пойдём-ка спать, милая, — и Хэла повела девочку за собой в сторону комнаты, которая была жилой для серых.

— И, господа мои дорогие, заберите вашего достопочтенного бронара из нашей комнаты, богами всеми прошу, а то он мне там всех курочек перетопчет, — проговорила чёрная ведьма, закатывая глаза и давая понять, что Элгор уже почти исчерпал её терпение.

Роар усмехнулся и к невероятной радости Найты пошёл за ними в сторону комнаты серых.

Рэтар отправился к себе. Мысли путались, вились, метались. Он надеялся провалиться в пьяный сон, но у него не получалось. Закрывал глаза и видел перед собой Хэлу — видел её глаза, видел губы. Как же он хотел сделать её своей. Запреты сейчас были для него самым последним, о чём он вообще думал. Ему было плевать. Он уже столько тиров не чувствовал вот такого, как сейчас, да он наверное никогда такого не чувствовал. Она его душила, её было так много, что ему не хватало воздуха.

Рэтар подозревал, что если переступить черту, если пойти прямо сейчас, схватить её, притащить сюда, подмять под себя, сделать своей, то легче не станет. Ему порой даже казалось, что она его приворожила, но мысль эта была мимолетной, дикой и пустой. Он не раз видел тех, кого приворожили, и знал, что на нём не было приворота. И эйол у него был опытный, он бы увидел приворот, как и любое другое злонамеренного магическое действие. Но Хэла была не такая. Кажется он с самого начала это понял. И с каждым днём всё больше убеждался, но легче от этого не становилось.

Она сидела занозой в его мыслях, преследовала Рэтара в его же доме. Куда бы он ни шёл он встречался с ней взглядами, слышал её смех, или пение. И это её пение… тишина была теперь такой щемящей, но когда Хэла пела эти свои странные песни, было ещё хуже. А когда она пела смотря прямо ему в глаза, как сегодня, он терял контроль. Через слова песен мука и тоска влезали холодными цепкими пальцами в душу, хватали за сердце, мучили мысли…

Выбор был не велик. Идти и уже наконец хватать ведьму, или искать другой способ унять себя.

Рэтар позвал наложницу. Шера пришла быстро, тихо и мягко ступая по каменному полу. Ничего лишнего, ни одного дерзкого взгляда и уж тем более слова. Податливая, согласная на всё, хоть убивай. Смиренная, неживая, пустая. Никакая.