Призванный хранить - [102]

Женщина промолчала. Но тонкий лучик солнца, рождённый в небесах, вдруг пробился сквозь серовато-розовые тучи, протёк вниз и коснулся Антона, даря если не надежду, то её отблеск...

— ...Он знает?

Антон вздрогнул. Голоса были вполне реальными, и доносились они снаружи.

— Ещё нет. Только спросил, почему я отправил девочку с Антоном. (Уже Антон, подумал Антон, а то все «чужеземец» да «чужеземец»...)

— Нужно было отослать всех, — прошелестел один из голосов. — С бандой Тамро мы бы справились и вдвоём.

Первым желанием Антона было подобраться к дверному проёму и выглянуть наружу — ночь давно отступила, и он разглядел бы говоривших... Однако один из них был Аккер, а чёртов горец учуял бы его сразу, стоило только сделать шаг. И Антон не двинулся с места, лишь опустился на корточки, изо всех сил желая, чтобы никому не пришла в голову мысль заглянуть в молельню.

— Вам пора уходить, — сказал собеседник Аккера. — Вы и так порядочно задержались.

— Монголы не должны потерять наш след, — возразил тот. — Нужно дождаться, пока они надёжно вцепятся. Знаешь, я уверен: кое-кто здорово помогает им в этом...

— Помогает... — В голосе собеседника послышалось сомнение. — Ты думаешь, этот человек служит Тохтамышу?

— Не знаю, — честно ответил Аккер. — Вчера я нарочно дал возможность взять Баттхара живым (понятно, я всё время был рядом и вмешался бы). Но бандиты этой возможностью не воспользовались... Такое впечатление, что они вообще плохо представляли, с кем имеют дело. Чёрный Тамро сказал перед смертью: «Он велел нам выманить тебя из норы...»

Его собеседник вздохнул.

— Жаль, ты не выяснил, кто этот «он».

Горец помолчал. Затем сказал без выражения:

— Тамро убил мою семью.

Антон сидел на корточках, скрытый каменным синтоном, и чувствовал, как немилосердно затекают ноги.

— Куда вы отправитесь?

— В Тифлис, — ответил Аккер. — В Тифлисе у меня есть верный человек. Надеюсь, он поможет. Всё должно решиться там.

Последние слова горца прозвучали холодно, почти зловеще. И собеседник не выдержал.

— Тебе не жаль парня?

— Он сам выбрал себе судьбу, — отозвался Аккер прежним тоном.

Голоса снова стихли. Зашуршал камень под чьей-то ногой — двое разошлись, не попрощавшись и не пожелав друг другу удачи. Антон сидел, съёжившись, обхватив руками колени и чувствуя, как ходит сердце — острыми болезненными толчками. Значит, скоро в Тифлис, «всё должно решиться там». Парень сам выбрал себе судьбу... Он имел в виду меня? Это я служу Тохтамышу?

Впрочем, вполне логично: чужеземец, появившийся непонятно откуда, точно из воздуха, и тут же накликавший беду, чужой среди чужих... И даже Лоза, которому я, между прочим, однажды спас жизнь, мне не заступник: он до сих пор винит меня в смерти Заура. Аккер, как выяснилось, подозревает меня в предательстве, Баттхар подозревает в том же всех скопом: Аккера, Асмик, меня... Насчёт меня они демонстрируют завидное единодушие. «Тебе не жаль парня?» А чего меня жалеть.

Собравшись с духом, он тихонько распрямился. Свеча горела по-прежнему ярко и ровно, и бесплотные тени скользили где-то в сопредельном мире, словно укоряя за что-то... Он прокрался к двери храма и осторожно выглянул наружу. Было тихо и пусто, только по дну распадка плавали клочки утреннего тумана. Антон сделал шаг вперёд — и вдруг словно бомба взорвалась у него в затылке. И земля стремительно полетела навстречу.

Былая наука не прошла даром: он успел выставить руки перед собой и перекатиться на спину — только лишь затем, чтобы принять смерть в лицо.

Огромная чёрная фигура наклонилась над ним и глухо произнесла:

— Вынюхиваешь?

Алак-нойон, шатаясь, добрел до реки. Сунул руку в воду, пошарил по дну, потянул за что-то и выругался, длинно и от души. Ибо то, что он держал в руке, оказалось сапогом Чёрного Тамро. Река по имени Ингури во второй раз одарила его с неслыханной щедростью. Что ж, одну службу Тамро сослужил: теперь Алак-нойон знал путь, по которому ушли те, кто убил разбойников. Вверх вдоль восточного склона к распадку, где стоит храм Матери Белого Бога...

Между берегом реки и крайней хижиной, примыкавшей к глинобитной ограде, он наткнулся на лежащего на спине разбойника. Странно, но жизнь ещё не покинула несчастного, несмотря на длинную резаную рану, тянувшуюся через всё тело, от ключицы до противоположного бедра. Тошнотворного вида внутренности неприлично вываливались наружу. Алак-нойон одобрительно поцокал языком: хорошая рана. Только воистину великий боец способен нанести такую. При его приближении разбойник завозился и что-то умоляюще прохрипел сквозь булькающую в горле кровь: то ли просил перевязать, то ли, наоборот, добить, избавив от мучений. Алак-нойон не стал тратить время ни на то, ни на другое. Лишь поднял валявшийся рядом лук и рванул пальцами тетиву, проверяя на прочность. Сгодится. Он подобрал несколько стрел, придирчиво осмотрев наконечники, и медленно пошёл вверх по склону, удаляясь от селения.

Уже под утро, с первыми лучами зари, он добрел до жилища Белого Бога. Близко подходить он не решился: мало ли как тот отреагирует на чужое присутствие. Он слышал от других, будто тот Бог когда-то был простым человеком и звали его Исса. И что он проповедовал добро и всепрощение — оттого, дескать, его изображали в длинных белых одеждах, символизирующих чистоту. Алак-нойон не верил этим рассказам. Настоящий бог не станет прощать врагов. Настоящий бог покровительствует лишь воинам и одевается в броню из золотых пластин и золотой шлем, горящий нестерпимым огнём. Его обагрённый кровью меч пронзает небеса, а путь отмечен трупами и дымом пожарищ. Только за таким богом можно идти.