Призвание - [4]

Частые пожары вконец разорили село и заставили мужиков отказаться от деревянных построек. В ту пору недалеко от Ичалок обнаружили большие залежи известняка. Стали собственными силами добывать белый камень. Решили и мы построить себе каменный дом. Работали всей семьей. Иногда из соседней деревни приходил помочь товарищ отца по германскому плену Фрол Иванович. Потомственный каменщик, он показывал, как готовить раствор извести, укладывать камень в ровные ряды.

В мою обязанность входило носить на стройку воду. Делал я это с большим рвением, стараясь не отставать в работе от старших. И однажды очень уж захотелось показать свою удаль и ловкость. Павел с тревогой заметил, как я, подцепив коромыслом два ведра воды, а третье взяв в руки, балансировал на тонкой доске, перекинутой через яму, где гасилась известь. Как и следовало ожидать, доска в конце концов треснула, и я вместе с ведрами очутился в кипящей извести. Павел не растерялся — быстро вытащил меня из ямы. Одежда, бывшая на мне, правда, моментально «сгорела», но кожа почти не пострадала. Так я был наказан за самохвальство.

Дом, который мы тогда построили, и сейчас стоит на дороге от Пьянского-Перевоза в Ичалки. Забегая вперед, скажу, что когда бедняки и середняки начали объединяться в сельскохозяйственную артель, мы решили передать наш дом в распоряжение только что организованному колхозу.

Бывая в родных местах для встречи с односельчанами, я с удовольствием захожу в наш старый дом, где ныне размещается сельский Совет.

…В жизнь Ичалок все больше врывалось дыхание нового, революционного времени.

Село наше напоминало разворошенный улей. Убрали с площади в центре села памятник Александру II. В школе были отменены уроки закона божьего. Вернувшиеся домой матросы, демобилизованные солдаты, грузчики создали в деревне комитет бедноты. Крестьяне делили землю, бывшие помещичьи угодья, со всех сторон стеснившие нищие мужичьи делянки, распределяли между собой имущество, скот и сельскохозяйственный инвентарь, оставшийся в покинутых хозяевами барских усадьбах. О таком еще недавно даже и не мечтали!

Вскоре Ичалки стали центром волости. Теперь сюда из уезда часто наведывались представители молодой Советской власти.

Хорошо помню, как на центральной площади собирался народ. Уполномоченный укома рассказывал о международном положении, «текущем моменте», разъяснял мужикам ленинский Декрет о земле, задачи комитета бедноты. Мы, ребятишки, пробирались к трибуне и во все глаза смотрели на приезжего докладчика, одетого в кожаную куртку, перехваченную широким ремнем, брюки галифе, кожаную фуражку со звездой. Впервые слышали мы мудреные, непонятные слова: «мировая революция», «Антанта», «империалисты»… А потом председатель волисполкома Иван Ливанов, коренастый, мощный дядя из волжских моряков, обращался к собравшимся:

— Граждане-товарищи! Прошу задавать вопросы…

Долго никто не решался подать голос. Потом людей прорывало. Говорили о разном. Одни спрашивали, правда ли, что немец опять пошел на нас войной. Другие требовали навести порядок в торговле керосином, спичками, солью и т. д. Раздавались и злобные голоса — кричали те, кто побогаче. Им все не нравилось, все было не по нутру. Да и не удивительно — ведь хозяевами положения в деревне становились бедняки. Тех, кого комбед наделил землей, дал скот, не смущали никакие нехватки. И не потому, что они привыкли к тяжелому труду и постоянным лишениям. Просто в каждом бедняке крепка была вера в свою рабоче-крестьянскую власть, в то, что жить скоро будет лучше.

Бедняки активно боролись за новую жизнь на селе, пресекали происки кулаков и спекулянтов, которые срывали продразверстку и не хотели сдавать излишки хлеба государству. Мы, ребята, тоже старались принести пользу. Караулили на Глиняной горе и, когда видели, что какие-то подводы с хлебом стараются незаметно выехать из села, тут же сообщали на заградительный пост.

Получила и наша семья тогда от комбеда кое-какой инвентарь, телку, жеребца Мальчика. Главным предметом нашего внимания и забот был, конечно, Мальчик. Чистили мы его по два-три раза в день. Ну, а если нам разрешалось проехаться верхом по улице, радости не было границ.

По вечерам вся деревенская детвора собиралась за околицей. Карманы ребят оттягивали телячьи и овечьи козны. Каждый имел их по нескольку десятков, — мы использовали свинец с постамента, на котором когда-то возвышалась поджарая фигура Александра II. От метких ударов увесистой биты разлетались в стороны подложенные под козны не имевшие уже цены деньги — марки с изображением последних самодержцев.

Занятия в школе проходили нерегулярно. Бывало, после одного-двух уроков нас распускали. Кто шел домой, а кто на речку «зыбать». Нас тянул к себе первый зимний лед — чистый, прозрачный, тонкий. Он «шевелился» под ногами, то поднимаясь, то опускаясь. Устоять на нем и называлось «зыбать». Не простое это было дело — нет-нет да кто-нибудь и провалится в ледяную воду. Тогда ребята дружно вытаскивали пострадавшего за шиворот и со всех ног неслись в школу к нашему сторожу деду Ванче сушиться.

Любили мы бывать в каморке деда Ванчи — так все звали старого, одинокого матроса, неизвестно когда появившегося в школе. Усевшись у печки и получив от деда по горячей печеной картофелине, жадно слушали его нескончаемые истории про восстание на броненосце «Потемкин», про дела геройские матросов-односельчан, с которыми вместе по Волге и Каспию плавал, а то и про наше родное село, Ичалки.