Призраки двадцатого века - [87]

— Так пойди и погуляй.

Он глянул на меня и улыбнулся, впервые за весь день.

— Нет. Не сейчас. Знаешь что? Ты иди, а я найду тебя попозже.

— Хорошо.

— Забавно. Как только уезжаешь из этого места, тут же забываешь, как… чисто здесь. Как пахнет воздух. — Он смотрел на траву и на озеро еще несколько секунд, затем повернул голову, поймал мой взгляд. — Забывается и многое другое. Джек. Послушай, мне бы не хотелось, чтобы ты забыл о…

У него за спиной в дальнем конце спальни открылась дверь. Отец замолчал. В дверях стояла мама. Она уже надела джинсы и свитер и теребила пальцами широкую пряжку на ремне.

— Мальчики, о чем разговор? — спросила она.

Папа не оглянулся на нее, а продолжал смотреть на меня, и под его новым лицом из мятого хрусталя я уловил то ли смущение, то ли досаду, словно его поймали на каком-то мелком обмане вроде жульничества в пасьянсе. И я вспомнил, как прошлым вечером мама провела пальцем по его губам, закрывая воображаемую «молнию». В голове моей возникла неприятная пустота и легкость. Мне подумалось, что передо мной разыгрывается очередной эпизод их нездоровой игры, и чем меньше я буду знать об этом, тем лучше.

— Ни о чем, — сказал я. — Я сказал папе, что иду погулять. Так я пошел. Гулять. — Я говорил это, одновременно пятясь от окна.

Мать кашлянула. Отец медленно поднял раму на место, не отводя от меня взгляда. Он повернул ручку замка и прижал ладонь к стеклу в прощальном жесте. Когда он отнял руку, на стекле остался ее отпечаток. Эта призрачная рука таяла у меня на глазах, пока не исчезла вовсе. Отец закрыл занавески.

Я почти сразу забыл о том, что меня отправили собирать дрова. Насколько я мог судить, родители просто хотели выпроводить меня из дома, чтобы им никто не мешал, и эта мысль раздражала меня. В самом начале тропинки я стянул с головы маску и повесил ее на первую попавшуюся ветку.

Я шагал, опустив голову и засунув руки в карманы куртки. Поначалу тропа бежала вдоль озера — за зарослями болиголова проглядывали осколки холодной синевы. Слишком занятый брюзгливыми размышлениями о том, почему родители не нашли способа уехать на озеро Биг-Кэт без меня, если так стремились поразвлечься, я не сразу заметил, что тропа повернула прочь от воды. Я не поднимал головы, пока не услышал приближающиеся звуки — стальной скрип, хруст нагруженной металлической рамы. Прямо передо мной тропа разделялась и с двух сторон огибала валун, размером и формой похожий на полузакопанный в вертикальном положении гроб. За валуном тропа сливалась воедино и убегала в сосны.

Непонятно отчего, я встревожился. То ли всему виной внезапный порыв ветра, заставивший деревья хлестать ветвями по небу. То ли мне передалось беспокойство опавшей листвы, прошелестевшей мимо моих щиколоток, словно она спешила убраться с моего пути. Я безотчетно присел за валуном спиной к камню, поджав колени к груди.

Через секунду из-за моего левого плеча появился мальчик — тот самый, что приснился мне ночью, и на том же старинном велосипеде. Он даже не взглянул в мою сторону. Он был так же одет в ночную сорочку. Белые ремни удерживали у него на спине два скромных белых крыла. Может быть, ночью я не заметил их из-за темноты. Он с шумом проехал мимо меня, и я успел разглядеть пухлые щеки в ямочках и белокурую челку. Его черты выражали спокойную уверенность, а взгляд был задумчивым и отстраненным. Я проследил за тем, как ловко он между камнями провел свой велосипед, напоминавший о фильмах Чаплина, повернул — и скрылся.

Если бы я не видел его ночью, то решил бы, что он едет на костюмированный праздник. Правда, было слишком холодно, чтобы дети разгуливали по лесу в ночнушках. Я захотел вернуться обратно в коттедж и спрятаться от завывающего ветра под крылом родителей. Эти деревья, хлещущие воздух и друг друга, наводили на меня жуть.

Но когда я снова тронулся в путь, я пошел в том же направлении, куда двигался раньше. Я поминутно оглядывался, не едет ли за мной велосипедист. Повернуть обратно я не посмел, потому что мальчик на двухколесном антиквариате был где-то там, между мной и коттеджем.

Я заторопился, рассчитывая выйти на дорогу или к одному из летних домиков на берегу озера; мне хотелось поскорее покинуть лес. Но куда бы я ни шел, минут через десять вновь и вновь возвращался к валуну в форме гроба. Камень был приметным — рядом с ним стояла сосна с прибитой табличкой, потемневшей от времени и дождей: «КУДА УГОДНО», а почва вокруг была вытоптана. Очевидно, здесь недавно разбивали лагерь. В черном кострище валялось несколько обуглившихся ветвей. Кто-то построил между двумя большими камнями навес — наверное, дети. Камни были примерно одного размера и стояли под углом друг к другу, так что положить между ними кусок фанеры не представляло сложности. Со стороны кострища к укрытию подтащили бревно. На нем могли сидеть люди, и одновременно оно служило барьером: нужно было перелезть через него, чтобы проникнуть под навес.

Я стоял у потухшего кострища и собирался с мыслями. От дальнего конца стоянки в лес уходили две тропки. Большой разницы между ними не было — два узких прохода в кустах, и ни единой подсказки, в какие места они ведут.