Призраки балета - [18]

– Вы подозреваете мужа? – не удержалась Лиза.

– Госпожа Лиза, я не могу отвечать на ваши вопросы. Поймите меня, пожалуйста, мы пока подозреваем всех и никого конкретно. Просто надо выяснить, кто где был в тот день… из заинтересованных лиц.

– Да-да, – поспешно кивнула она, – я все понимаю, извините. Сейчас я всех спрошу. Нелли, может, нам выйти куда-нибудь? А то здесь… – она повела рукой.

«Здесь» теперь царило любопытство.

Так же явственно, как раньше музыка.

У любопытства был запах, и взволнованное лицо, и множество огромных, расширенных от предвкушаемого удовольствия глаз – и не меньше пытающихся приблизиться на доступное расстояние ушей, и тихих, шаркающих или постукивающих пуантами ног, услужливо помогающих глазам и ушам. Любопытство вибрировало, летало вокруг, как еще недавно летал чардаш, и издавало разноязыкий шелест комментариев и попыток перевода, – отсюда, безусловно, надо было уходить, чтобы хоть что-то выяснить, не плодя сплетни.

– Давайте пойдем в кабинет Нелли, – сказала она Кемалю. – Вы хотите говорить с каждым по отдельности, или можно позвать всех?

– Да зовите всех, – безразлично, как показалось Лизе, махнул рукой полицейский, – а то мы до вечера не закончим.

В небольшом кабинете, который Нелли в качестве главного педагога делила с главным балетмейстером, все долго, шумно и озабоченно устраивались. Приносили дополнительные стулья, переходили и пересаживались с места на место, обменивались сигаретами и короткими репликами, как будто специально тянули время, чтобы не перейти сразу к делу, потому что оно и пугало, и притягивало одновременно, как обещанная на ночь страшная сказка.

Кемаль кожей чувствовал их возбуждение.

Он не понимал, что они говорили, но был уверен, что это не главное.

То, что они говорят сейчас вслух, ничего не значит. Разве что кто-нибудь сообщит заведомую ложь, но в этом случае говорящий непременно позаботится, чтобы переводчица довела ее до его сведения. Они артисты, всю жизнь играют и учатся владеть собой, от них не приходится ждать случайных оговорок, которые нечто тайное сделают явным. Нет, они сообщат ему только то и ровно столько, сколько сами посчитают нужным, а вот собрать их вместе и посмотреть… просто посмотреть, ничего не понимая и поэтому не отвлекаясь на слова, – это может быть интересным.

Вот сама переводчица, к примеру, посторонний человек в этой истории – почему она так нервничает? Лицо напряженное, волосы уже раз пять поправила, хотя они у нее в полном порядке, кольцо на руке крутит. Ладно, это, скорее всего, не имеет отношения к делу, просто ей хочется побыстрее все закончить и уйти.

Кемаль оглядел пришедших, быстро вспоминая, кто есть кто.

Высокий черноглазый Ринат из Казахстана, пианист Цветан из Болгарии – с этими вчера почти удалось поговорить. Оба более или менее могли объясниться по-турецки – при условии, что понимали вопрос. А Кемаль, задавая эти самые вопросы, с ужасом понял, что он совершенно не в состоянии сформулировать свои мысли так, чтобы они были понятны иностранцу.

Маленькая, неправдоподобно тоненькая, шумная Нелли. Эта говорит так, что ничего не разберешь, но при этом говорит много, громко, уверенно и быстро. С ее личного варианта турецкого языка нужен особый переводчик, хотя сама она, похоже, убеждена, что с языком у нее все в порядке. И со всем остальным тоже.

Ее немолодой, весь из себя важный, совсем не говорящий по-турецки муж. С ним можно было объясниться по-английски, что Кемаль вчера и сделал. Бывал здесь этот господин наездами, ни с кем из труппы близко знаком не был, знал по именам да по рассказам жены только солистов, так что пользы от него никакой. Тем не менее, он зачем-то явился, не иначе как защищать жену, которая по виду и возрасту ему в дочери годится.

Приглашенный из России знаменитый постановщик с невозможным именем и натренированным в гастрольной жизни английским. Не будь он танцовщиком, Кемаль с удовольствием принял бы его в свой отдел: такое умение ладить с людьми встречается редко и должно использоваться по назначению. Уж на что сам Кемаль умел улыбаться, но этот… едва он входил, все вокруг так и расцветали улыбками. Причем не только женщины, что уж совсем запредельно!

Его ассистент, хлипкий и насмешливый молодой человек, засыхающий от вполне понятной зависти в тени своего красавца-начальника. Гремучая смесь плохого характера, плохого английского и не всегда к месту употребляемых турецких слов.

Кутающаяся в пушистую шаль полная пожилая пианистка – мадам Нина, как мысленно обозначил ее Кемаль. Сладкая, но не слишком приятная особа – как приторная сахарная вата после обеда. В Измире давно и по-турецки говорит сносно, и вчера использовала свое умение, чтобы намекнуть Кемалю на разногласия между постановщиком и его помощником, на извращенные наклонности половины труппы, а также на абсолютную неспособность Нелли руководить коллективом, хотя ни то, ни другое, ни третье не имело ни малейшего отношения к заданным ей вопросам. Она поздоровалась с Кемалем по-турецки и выразительно поджала губы, давая понять, что лично ей никакой переводчик не требуется, а что надо, она и сама бы перевела.