Призрак Великой Смуты - [12]

Собравшиеся неодобрительно зашумели.

– Товарищ Лазо прав, – поднял руку и остановил шум Зиновий Метелица, – если вы поставили меня командиром, то послушайте мое мнение. Грамотная оборона – это половина успеха. А там и народ поднимется, и помощь из Петрограда подойдет. Про бронепоезд «Красный балтиец» я слышал еще на фронте. Машина серьезная, вооружена морскими орудиями в пять и четыре дюйма. Полевая артиллерия японцев будет ему на один зубок. Отступая, мы должны помнить, что конечная цель – разгром и полное уничтожение врага. У меня всё.

Немного помолчав, Сергей Лазо добавил:

– Не забывайте, товарищи, и о том, что Семенов идет к нам сюда не только для того, чтобы свергнуть советскую власть, но и затем, чтобы карать, пороть, стрелять и вешать, в том числе и баб с ребятишками. Сражаться нам и нашим товарищам придется не только за революцию и новую счастливую жизнь, но и за свои дома и поля, за жизнь своих родных и близких. Если Семенов победит, то он зальет нашу землю кровью трудового народа. Помните об этом.

28 января 1918 года. Полоса отчуждения КВЖД. Станция Маньчжурия

Есаул Григорий Семенов и войсковой старшина барон Роман фон Унгерн-Штернберг сидели в жарко натопленном помещении станции. Там, снаружи, стоял пощипывающий щеки морозец, а в прозрачном бледном зимнем небе висело негреющее зимнее солнце.

Есаул Семенов щелкнул крышкой часов и посмотрел на белый циферблат с позолоченными стрелками.

– Ну, что, барон, пора, – сказал он. – Велите своим людям седлать коней. Покажем большевичкам в Даурии – кто в этих краях хозяин.

– Будет исполнено, – хриплым голосом ответил барон. – Поверите ли, Григорий Михайлович, до чего мне осточертело сидеть в этой дыре. Скорее бы начать рубить этих ублюдков, посмевших поднять руку на государя. Вы ведь слышали, наверное, что император Николай Александрович со своей семьей был убит сворой висельников, дорвавшихся до власти. Хвала Всевышнему – великий князь Михаил Александрович уцелел. И хотя он сейчас сидит в цепях в камере Петропавловской крепости, недалек тот день, когда мы войдем в столицу Российской империи и увенчаем великого князя Михаила шапкой Мономаха.

Семенов покосился на своего собеседника, хотел ему ответить, но благоразумно промолчал.

«Да он же просто спятил, – подумал про себя есаул. – Господи, с какими людьми мне приходится делать великое дело?!»

Насчет императорского семейства у Семенова имелись несколько иные сведения. Живы, здоровы, и ничего с ними большевики не сделали. Живут в Гатчине, как простые обыватели, и в ус не дуют. А о великом князе Михаиле Александровиче говорили и вовсе невероятные вещи. Дескать, он добровольно пошел на службу к большевикам и командует у них целой гвардейской кавалерийской дивизией. Невозможно в такое поверить!

Но спорить с бароном есаул не стал. Уж слишком это было рискованным, да и абсолютно бесполезным занятием. Барон фон Унгерн-Штернберг, потомок рыцарей Тевтонского ордена, сейчас меньше всего был похож на своих остзейских предков. Старый однополчанин есаула, он в свое время был вместе с Семеновым направлен с фронта в Забайкалье, чтобы здесь сформировать из местных кочевых племен особую кавалерийскую часть. И, как ни странно, стопроцентный немец с родословной и гербом гораздо быстрее нашел общий язык со здешними бурятами и монголами, чем сам Семенов, который родился в этих краях, хорошо знал их языки и обычаи и имел множество знакомых среди нойонов и торговцев скотом. Произошло это, скорее всего, потому, что есаул, родившийся в семье скотопромышленника и не имевший в роду ни одного дворянина, старался выглядеть так, как с его точки зрения должен выглядеть русский, пусть даже и казачий, офицер.

Барон же, не обращая внимания на утвержденные воинскими уставами правила ношения форменной одежды, напялил поверх офицерского мундира желтый китайский шелковый халат, а на шею повесил шнурок с каким-то языческим монгольским амулетом, заменяющим сейчас ему аксельбант.

Семенов даже не пытался делать ему замечания – он слишком хорошо знал характер барона и его бешеный нрав. К тому же, как ему не раз докладывали доверенные люди в окружении барона, тот злоупотреблял алкоголем и опиумом. Как писал в аттестации на Унгерна их бывший командир барон Врангель: «В нравственном отношении имеет пороки – постоянное пьянство – и в состоянии опьянения способен на поступки, роняющие честь офицерского мундира».

В 1916 году, находясь на излечении после очередного ранения, барон в пьяном безобразии набросился с шашкой на офицера одной из тыловых комендатур, за что был приговорен военным судом к трем месяцам содержания в крепости.

Но в то же время есаул Семенов знал, что барон Унгерн храбр до безумия и любит войну, как другие любят карты, вино и женщин. Воевать он начал в 1-м Нерчинском полку 10-й Уссурийской дивизии армии трагически погибшего генерала Самсонова и прославился лихими рейдами во вражеских тылах. Барон Унгерн безжалостно рубил своих соплеменников – солдат армии кайзера Вильгельма. В бою он не щадил никого, в том числе и себя. Подтверждением тому были четыре боевых ранения и пять орденов, в том числе Святого Георгия 4-й степени. Вон он – белый эмалевый крестик – висит на груди барона, выглядывая из-под отворота распахнутого китайского шелкового халата.