Призрак пера - [4]

Какое счастье, что мне все равно, как ко мне относятся.

Интересно, а что, если бы эти таланты выпали на долю нормального человека? Ну, знаете, на кого-то, кому нравится иметь друзей, родственников, кто любит общаться. Так что слава богу, что это все досталось той, кому социальное взаимодействие глубоко безразлично. То есть мне.

Сказочное распределение ресурсов – в космическом масштабе.

Так или иначе, настолько подробные объяснения понадобились, только чтобы пояснить, что, по сути, моя способность – тот еще подарочек. А раз уж мне с ним жить, то как минимум можно извлечь хоть какую-то пользу. Поэтому я здесь, занимаю любопытную должность хамелеона по требованию. Как говорят, если жизнь подкидывает тебе лимоны, сделай лимонад. И лучше постараться, чтобы еще и получить удовольствие от процесса.

Мантенья не отводит от меня пристального взгляда в ожидании дальнейших объяснений. Похоже, все как всегда. Нужно продемонстрировать метод на практике. Тоска зеленая.

Ну ладно.

В принципе, сейчас может получиться даже забавно.

– Ну, например, – вздыхаю я, – вы, доктор, каждый раз, когда вам задают вопрос, закатываете глаза. Словно вопрос настолько глупый, что вызывает отвращение. Вы знали?

– Н-нет? – вопросительным тоном отвечает Мантенья.

– Конечно же, не знали, – киваю я. – И только указать на проблему – недостаточно, потому что вы не привыкли контролировать этот ваш тик, а во время интервью станете еще более рассеянным, отвлекаясь на другие вещи. Поэтому надо отталкиваться от того, что у вас он вырвется и на передаче. Переходим к сути: что могу с этим сделать я? Один из вариантов – написать вам ответы, полные смирения и скромности, эдакое captatio benevolentiae, снискание расположения, если обратиться к латыни. Ничего приторного, все будет звучать естественно: только чтобы сбалансировать ваш, простите, спесивый характер, который обязательно проявится в этом инстинктивном закатывании глаз при каждом вопросе ведущего.

Мантенья рассматривает меня с чем-то средним между выражением оскорбленного величия и искренним научным интересом. Хотя оскорбленного величия явно больше. Энрико из-за его спины пытается пронзить меня суровым взглядом, но я не обращаю внимания.

– Вот почему я сказала, что это не вам нужно будет стать актером, а мне. Я поставлю себя на ваше место и представлю, как говорить, даже нет, как вы будете говорить, чтобы показаться зрителям милым, привлекательным и отзывчивым. Если вы попробуете добиться результата своими силами, готова поспорить, получится паршиво.

– Да что вы себе позволяете! – возмущается Мантенья.

– О, и эта ваша интонация сейчас! – грожу ему пальцем я. – Заметили? Как повысили голос к концу фразы. Часто у вас вырывается, особенно сейчас, когда вы чувствуете какое-то обвинение. Так вот, избегайте ее. Со всем уважением, но так вы кажетесь истеричной барышней. Конечно же, вы все равно так сделаете, потому что даже не слышите себя. Что в таком случае могу придумать я? Возможно, напишу какое-нибудь научное объяснение с примерами и постараюсь подобрать для них мужские, мужественные образы. Тогда никто не примет вас за капризного хлыща.

Мантенья, открыв рот, набирает побольше воздуха. Энрико прячет лицо в ладонях.

– С другой стороны, – поспешно добавляю я, – ранее вы мельком упоминали Бродмана и зеркальные нейроны и в тот момент выглядели уверенным в себе, хозяином положения. Постараюсь написать побольше цитат из научных источников, академических работ, чтобы зрители, даже если ничего не поймут, подумали, что вы молодец и себе на уме. Но вам придется строго придерживаться текста, потому что, если поддадитесь искушению углубиться в научности, упустите внимание зала, и вас сочтут мрачным скучным всезнайкой.

Мантенья с клацаньем закрывает рот. Оборачивается к Энрико, но тот уже черкает что-то на стикере с выражением человека, которого уже ничего больше в этом мире не волнует.

– Это хотя бы работает? – спрашивает нейрохирург. – Ваша нахальная малолетка в самом деле так хорошо справляется, как сейчас хвасталась?

Должна признать, его готовность терпеть оскорбления ради успеха – признак чистейшего честолюбия и в какой-то мере его облагораживает.

Энрико улавливает проблеск надежды и кивает.

– Да. Прошу прощения за непозволительное поведение Сильваны. Теперь вы понимаете, почему мы относимся к ее встречам с нашими авторами без особого восторга. Но да, свою работу она делает хорошо. И кроме того… подумайте, как она написала вашу книгу.

Вот это да. Энрико нарушил табу и прямым текстом напомнил Мантенье, что без меня он был бы никем. Спасибо, Энрико. Хотя, честно говоря, я бы предпочла повышение зарплаты.

Мантенья вздыхает, потом вновь оборачивается ко мне.

– Ну хорошо, – фыркает он. – Придется довериться вам. Что-то еще нужно?

Я пожимаю плечами. Спокойно откладываю книгу, которую держала, подбираю с пола свою тряпичную сумку и встаю.

– Вообще-то, чтобы точно понять, насколько непреодолима отделяющая вас от обычных людей пропасть, мне необходимо почувствовать себя человеком, который каждый вечер выпивает бокал виски за шестьдесят евро, – сообщаю я. – Так что это я забираю с собой.