Призрак Мими - [13]

– Siste viator!

Они только что миновали знак сервиса. Возглас старика оборвал душеприятные размышления, но Моррис не обижался: непонятная латынь лестно напоминала ему о высших сферах.

– Что? – переспросил он. Моррис сроду не пытался притворяться в подобных ситуациях. Так ведут себя лишь люди, лишенные достоинства.

– Путник, задержись! – пояснил Форбс с просительной улыбкой. – Дух тверд, но немощна плоть.

Уже второй раз за какой-то час езды… Моррис подрулил к станции обслуживания и смотрел, как высокая худая фигура в сером удаляется в направлении «удобств». Все-таки джентльмен до мозга костей. Нет, друзья у него замечательные и планы отличные. Главное, что сердце не разбито вдребезги, а нервы придут в норму. Все будет хорошо.

Моррис опять было взялся за телефон, собираясь просить дорогую Мими подтвердить свой вчерашний знак чем-то более конкретным – показать, что она одобряет его намерения, но внимание отвлекла тень у машины.

– Vu cumpra?

Коренастый марокканец скалил зубы в окошко, которое Моррис имел неосторожность опустить. Дурной запах изо рта перебил и зимнюю свежесть воздуха, и даже бензиновые пары.

– Пакупаишь? Савсэм хароши видэокамэра, molto economico.

Моррис уставился на него.

– Савсэм дэшови, molto buono.

– Davvero? В самом деле? – Мысли завертелись с бешеной скоростью. Паола как-то говорила ему, что не прочь заняться видеосъемкой. А ведь этот человек не виноват, что общество вышвырнуло его на обочину, заставило ходить немытым и путаться с контрабандой. Одно время Моррис даже опасался, что подобная участь ждет его самого…

По лицу марокканца, книзу от уголка левого глаза, налитого кровью, тянулся длинный шрам.

– Quanto?

– Двэсты.

– Сто пятьдесят, – возразил Моррис. Он был к этому готов: ясное дело, эмигранты не желают, чтобы им бросали монетки из жалости.

– Двэсты.

– Нет, сто пятьдесят. – Игра забавляла. Появился Форбс; теперь он увидит, как Моррис умеет вести дела.

– Сто и восэмдэст, – ухмылка на корявом лице казалась приклеенной. Ничего, Моррису – не привыкать к вымученным улыбкам.

– Сто пятьдесят и по рукам.

Араб свирепо насупился. Все как положено. Форбс, неуклюже забравшись в машину, вопросительно приподнял сероватую бровь.

– Caveat emptor,[5] голубчик, – пробормотал он с натянутым смешком.

Но Моррис чувствовал себя в ударе:

– А я говорю, сто пятьдесят, и ни лиры больше.

Его вдруг осенила фантастическая идея: снять на видео подмигивающую фотографию Массимины. Интересно, могут ее канонизировать, если будут представлены неопровержимые доказательства чуда?

Марокканец наконец нехотя сдался.

– Окей, окей. Дэнги гатов. Станэшь вон там, у бэли фургон, – он ткнул пальцем в разбитый «фольксваген» за бензоколонкой, где какой-то малыш, похоже, пытался надуть пустую покрышку из воздуховода.

Моррис подъехал, держа бумажник наготове. Через пару минут они вновь были на автостраде; на заднем сиденье лежала коробка с видеокамерой. Настроение так поднялось от удачной сделки, что Моррис сумел объяснить Форбсу весь свой проект в двух словах, тщательно подбирая выражения. Во-первых, он хочет помочь другу, во-вторых, не дать Цыплаку Бобо ради барышей выжимать все соки из несчастных эмигрантов. Цивилизованный предприниматель обязан следовать гуманным, а не потогонным традициям.

Форбса его речь явно привела в замешательство, если не сказать – ошарашила.

– Поймите, Моррис, я не совсем то имел в виду, – с вытянувшимся лицом он полез в карман за трубкой. – Как вы знаете, я рассчитывал приглашать экскурсионные группы из английских колледжей, учить их азам итальянского языка, истории и культуры, чтобы приобретали познания, так сказать, наглядным путем. И, естественно, тем самым зарабатывать себе на жизнь. Общежитие для сезонных рабочих из Африки в мои планы не входило никоим образом.

Моррис не выносил табачного дыма в машине, но тут не стал возражать. Опыт учит, что у каждого свои недостатки. Две-три минуты он ехал молча, ожидая, пока его идея уляжется у Форбса в голове. Новых возражений не последовало; тогда с грубоватой прямотой честного бизнесмена, развившейся в нем за последние дни, Моррис приоткрыл карты. Чтобы партнер уразумел, что почем и кто заказывает музыку.

– Но для такой школы вам понадобится солидная стартовая сумма, ведь так?

– Res angusta domi,[6] – печально согласился старик.

– Простите?..

– Я хотел сказать, что принял к сведению вашу преамбулу.

Стало быть, начальный капитал как раз и можно получить от семьи Тревизанов. Положим, тысяч четыреста-пятьсот в месяц на аренду старой фермы где-нибудь поблизости плюс еще несколько миллионов на ремонт. Проблема в том, объяснил Моррис, что жадные Тревизаны не станут вкладывать такие деньги в дело Форбса ради него самого. Они непременно захотят иметь с этого что-то для себя, и чем скорей, тем лучше. Так у него возникла мысль временно приспособить это помещение для эмигрантов, которые будут разливать вино и паковать бутылки. Очень удачно вышло, что Форбс обратился к нему, как раз когда Цыплак Бобо загорелся идеей расширить производство и работать в ночную смену. Далее, если Форбс со своей стороны не откажется слегка подучить этих африканцев итальянскому и истории искусства (что Моррис, разумеется, будет оплачивать), он тем самым не только проявит милосердие, но и поможет сэкономить фонд зарплаты, коль скоро рабочим придется понять, что часть денег уходит на их же образование. «Возможно, правительство даже назначит нам за это какие-нибудь субсидии, и все останутся довольны».