Призрак - [2]

Крокетт пожал плечами; даже это простое движение выдавало смертельную усталость.

— Откуда мне знать, может, я тоже уволюсь.

— Вы… боитесь здесь оставаться?

— Нет. Здесь нечего бояться.

— Даже призраков?

— Призраков? Пожалуй, несколько штук оживили бы обстановку.

— До прихода сюда у вас были честолюбивые намерения. Вы собирались жениться, добивались повышения.

— Да-а.

— И что случилось? Это перестало вас интересовать?

— Можно сказать и так, — согласился Крокетт. — Я не вижу смысла… ни в чем.

— А ведь вы здоровы, об этом говорят тесты, которые вы прошли. Здесь, в этом месте, царит черная, глубокая депрессия, я сам ее ощущаю. — Форд замолчал. Тупая усталость, таившаяся в уголках его мозга, медленно выбиралась наружу, словно ленивый язык ледника. Он осмотрелся. Станция была светлой, чистой и спокойной, и все же этого не чувствовалось.

Они вернулись к теме разговора.

— Я смотрел интеграторы, они во всех отношениях очень интересны.

Крокетт не ответил, отсутствующе глядя на чашку с кофе.

— Во всех отношениях, — повторил Форд. — Кстати, вы знаете, что случилось с Бронсоном?

— Конечно. Ом спятил и покончил с собой.

— Здесь.

— Точно. Ну и что?

— Остался его дух, — сказал Форд.

Крокетт уставился на него, потом откинулся на спинку стула, не зная, смеяться ему или просто равнодушно удивиться. Наконец он решился на смех, прозвучавший не очень весело.

— Значит, не у одного Бронсона не все дома, — заметил он.

Форд широко улыбнулся.

— Спустимся вниз, посмотрим интеграторы.

Крокетт с едва заметной неприязнью заглянул в глаза психологу и нервно забарабанил пальцами по столу.

— Вниз? Зачем?

— Вы имеете что-то против?

— Черт возьми, нет, — ответил Крокетт. — Только…

— Воздействие там сильнее, — подсказал Форд. — Депрессия усиливается, когда вы оказываетесь рядом с интеграторами. Верно?

— Да, — буркнул Крокетт. — И что с того?

— Все неприятности идут от них. Это очевидно.

— Они действуют безукоризненно — мы вводим вопросы и получаем правильные ответы.

— Я говорю не об интеллекте, — возразил Форд, — а о чувствах.

Крокетт сухо рассмеялся.

— У этих чертовых машин нет никаких чувств.

— Собственных нет, поскольку они не могут творить. Их возможности не выходят за рамки программы. Но послушайте, Крокетт, вы работаете со сверхсложной мыслящей машиной, с радиоатомным мозгом, который ДОЛЖЕН быть чутким и восприимчивым. Это обязательное условие. И вы можете создавать тридцатиэлементный комплекс потому, что находитесь в точке равновесия магнитных линий.

— Вот как?

— Что случится, если вы поднесете магнит к компасу? Компас начнет действовать по законам магнетизма. Интеграторы действуют… по какому-то другому принципу. И они невероятно точно выверены — состояние идеального равновесия.

— Вы хотите сказать, они спятили? — спросил Крокетт.

— Это было бы слишком просто, — ответил Форд. — Для безумия характерны изменчивые состояния. Мозги же в интеграторах уравновешены, стабилизированы в неких границах и движутся по неизменным орбитам. Но они восприимчивы — просто обязаны быть такими — к одной вещи. Их сила — их слабость.

— Значит…

— Вам случалось бывать в обществе психически больного человека? спросил Форд. — Уверен, что нет. Это производит заметное воздействие на впечатлительных людей. Разум же интеграторов значительно сильнее подвержен внушению, чем человеческий.

— Вы имеете в виду индуцированное безумие? — спросил Крокетт, и Форд утвердительно кивнул.

— Точнее, индуцированную фазу психической болезни. Интеграторы не могут скопировать схему болезни, они на это не способны. Если взять чистый фонодиск и сыграть какую-нибудь мелодию, она запишется и получится пластинка, много раз повторяющая произведение. Некоторые способности интеграторов представляли собой как бы незаписанные пластинки, их непонятные таланты — производное совершенной настройки мыслящего устройства. Воля машин не играет тут никакой роли. Сверхъестественно чувствительные интеграторы записали психическую модель какого-то мозга и теперь воспроизводят ее. Точнее, модель психики Бронсона.

— То есть, — вставил Крокетт, — машины рехнулись.

— Нет. Безумие связано с сознанием личности, а интеграторы лишь записывают и воспроизводят. Именно потому шестеро операторов покинули станцию.

— Хорошо, — сказал Крокетт. — Я последую их примеру, прежде чем свихнусь. Это довольно… мерзко.

— Как это ощущается?

— Я бы покончил с собой, не требуй это таких усилий, — коротко ответил ирландец.

Форд вынул блокнот для шифрованных записей и повернул ручку.

— У меня здесь история болезни Бронсона. Вы когда-нибудь слышали о типах психических болезней?

— Очень мало. В свое время я знал Бронсона. Порой он бывал исключительно угрюм, но потом вновь становился душой общества.

— Он говорил о самоубийстве?

— При мне — никогда.

Форд кивнул.

— Если бы говорил, никогда бы его не совершил. Его случай — это маниакальная депрессия: глубокая подавленность после периодов оживления. В начальный период развития психиатрии больных делили на параноиков и шизофреников, но такое деление себя не оправдывало. Невозможно провести линию раздела, поскольку эти типы взаимно проникают друг в друга. Ныне мы выделяем маниакальную депрессию и шизофрению. Шизофрению вылечить невозможно, остальные психозы — можно. Вы, мистер Крокетт, маниакально-депрессивный тип, которым легко управлять.