Призрак и статуя - [5]

Слуга съежился, словно еж, свернувшийся в клубок, и попытался удрать, но Юлия-Медея остановила его окриком:

— Стоять! Он замер.

Дворецкий закусил губу. Он видел, что теперь поздно — придется рассказывать обо всем.

— Кто из вас двоих объяснит мне, о каком проклятии болтает этот несчастный скудоумный малый? — высокомерным тоном осведомилась Юлия-Медея. Когда в ней просыпалась дочь древнего аристократического аквилонского рода, слуги предпочитали не спорить.

Дворецкий сдался.

— Я сообщу госпоже обо всем, что слыхал. Не утаю ни словечка, госпожа!

— Я слушаю, — молвила Юлия-Медея, не покидая седла. Лошадка в темноте тихонько храпела и переступала с ноги на ногу. Луна ярко освещала отвратительные рисунки на фасаде дома. Юлия-Медея боялась переступать порог своего оскверненного жилища — ей казалось, что и внутри там теперь нечисто. Подумать только, чьи-то грязные руки трогали стены ее любимого дома!

— Госпожа, это случилось еще до того, как господин Рутилий приобрел это здание, — начал дворецкий.

— Что? — удивилась Юлия-Медея. — А разве этот дом не был построен по приказу моего мужа?

— Нет, госпожа. Он купил его перед тем, как задумал жениться. Конечно, многое тут было переделано. Прежде эта вилла принадлежала господину Филодаму, известному ювелиру. Он обладал особым даром — оценивать необработанные камни. Покупал по дешевке непривлекательного вида булыжники, а потом обрабатывал их таким образом, что знатные дамы Аквилонии и Бритунии дрались за них, словно уличные торговки, такая это получалась красота.

Аристократка Юлия-Медея без всякого удовольствия выслушала подобное описание «знатных дам Аквилонии и Бритунии», хотя втайне понимала, что они действительно могут вести себя хуже уличных торговок.

— Продолжай, — сказала она, задирая брови.

— Слушаюсь, госпожа, — дворецкий поклонился. — Господин Филодам не был женат, однако при нем жили его ближайшие родственники, племянник по имени Рубрий и его супруга, довольно смазливая бабенка, но легкомысленная. То и дело принималась строить глазки соседям и даже молодым слугам. Рубрия мало беспокоило поведение жены. Он был целиком поглощен мыслями о состоянии дядюшки. А дядюшка, человек добрый, великодушный, любящий искусство…

— Вы были с ним знакомы? — перебила Юлия-Медея.

— О, да! — кивнул дворецкий. — Несколько раз мой прежний господин, Рутилий, делал у него заказы. И это ожерелье, которое он преподнес вам в день свадьбы, — тоже работы Филодама. Я неплохо знал его, госпожа.

— Что же с ним случилось? — спросила Юлия-Медея. У нее было такое неприятное ощущение, словно она уже заранее знает ответ.

Дворецкий медленно и печально кивнул, отвечая ее тайным мыслям.

— Да, госпожа, именно это и произошло. Господин Филодам был убит в собственном доме. Поначалу предполагали, что это сделали грабители, которые пробрались на виллу, потому что пропало несколько очень драгоценных предметов. Но затем истина всплыла на поверхность. Это злодеяние было задумано и осуществлено Рубрием и его женой. Проклятая женщина соблазнила господина Филодама, пробралась в его постель и там заколола ножом.

Когда злодеев изобличили, муж попытался все свалить на жену. Та же оправдывалась тем, что ее-де пытались изнасиловать, и она защищалась. Но наш садовник и еще двое слуг дали показания в суде и сообщили, что эта женщина неоднократно предлагала свои сомнительные услуги молодым людям, делая это недвусмысленно, если не сказать бесстыдно.

Словом, убийцу четвертовали на площади…

— Погодите, — Юлия-Медея наморщила лоб. — Мне кажется, я что-то слышала об этом… Какую-то женщину четвертовали, когда я была девочкой. Родители поспорили, стоит ли идти смотреть на казнь. Маме очень хотелось пойти. Она всегда придерживалась крайне строгих правил и приветствовала любую расправу с прелюбодейками. Она и меня воспитывала точно так же. А вот отец воспротивился. Сказал, что его когда-то водили посмотреть казнь и что он с тех пор не может убить даже кролика, не то что человека. Мол, незачем пугать меня больше, чем это требуется. Отец считал меня послушной девочкой. Родители тогда сильно поссорились и два дня потом не разговаривали, а я страдала и от души проклинала эту злодейку, которая даже своей казнью ухитрилась причинить людям неприятности.

— Да, это была она, — подтвердил дворецкий. — У вас, госпожа, удивительные родители. Жаль, что вы редко о них говорите и никогда не приглашаете их жить на виллу. Впрочем, — быстро поправился он, — это не мое дело. Простите великодушно болтливого старика.

— Рассказывайте дальше об этом убийстве, — велела Юлия-Медея. — Что случилось с племянником, с этим Рубрием? Я не помню, чтобы одновременно с женщиной казнили и мужчину.

— Это так, — сказал дворецкий. — Рубрия как сообщника осудили и отправили на галеры. С тех пор никто больше о нем не слышал. Однако вилла несколько лет простояла пустой. Там не хотели жить ни слуги, ни арендаторы. В народе говорили, будто на доме почиет проклятие. Будто бы Филодам перед смертью изрек страшные слова, призывая кару богов на головы тех, кто решится жить под этой кровлей.

— Любопытно, — проговорила Юлия-Медея.