Призрак и другие соучастники - [19]

Стася ожидала чего угодно от интернатской библиотеки только не того, что она увидела.

Девочка очутилась в огромном помещении, заставленном высоченными стеллажами. Учебникам, пособиям, покрытым пылью романам, детским книгам в ярких обложках конца-края не было видно. Кто бы мог подумать, что провинциальный интернат может собрать столько книг! Судя по всему, в бытность Вершицких тут тоже находилась библиотека. Причем, шикарная. Наверное, раньше, в ней стояли удобные диваны, на которых во время шумных балов любили уединиться мужчины, чтобы выкурить трубочку — другую за неторопливой беседой. Сейчас же вместо диванов все свободное от стеллажей пространство занимали ряды школьных парт. За ними, включив маленькие настольные лампы, сидела пара девочек из старших классов, уже знакомая Стасе Глиста, учительница русского языка, и та самая красивая дама, которая входила в состав московской комиссии. Она читала какую-то книгу в неброской обложке.

— Ну и чего мы глазеем? — услышала девочка недовольный голос.

На шатком стульчике, неподалеку от двери устроилась маленькая женщина с вязанием, которая подозрительно смотрела на Стасю поверх стареньких, перемотанных изолентой, очков. Острый нос и абсолютно круглые глаза придавали ей сходство с толстенькой таксой.

— Что-то я тебя раньше не видела. Никак новенькая? Почитать пришла, али от скуки заглянула?

— Почитать. Я, действительно, новенькая. Третий день в интернате. А вы всех детей в лицо знаете?

— А тож, тридцать лет без малого здесь работаю.

— Правда? Наверное, дольше всех учителей!

— Правильно, — заулыбалась библиотекарша, — Мы с Сергеем Николаевичем Загубским вместе начинали, царства ему небесного.

— Давайте, познакомимся. Меня Стася Романова зовут.

— А меня Любовь Никитична.

— Очень приятно. Кажется, вы в ночь убийства дежурили…

— Ох, дежурила. Вспомнить страшно! Я же два раза в неделю в ночную смену подрабатываю. Платят-то здесь не густо, а у меня внуки… Даже не знаю, как я теперь по ночам буду дежурить? Жуть! Чего тебе нужно-то? — От подозрительности библиотекарши не осталось и следа. Ей понравилась вежливая девочка.

— Я хотела почитать что-нибудь об истории рода Вершицких…

— Вот те на! Сколько лет никто князем не интересовался, а сегодня все книжки про него просят.

— А что, кроме меня еще кто-то про Вершицкого спрашивал?

— Да вон, мадама из Москвы сидит — читает книгу Сергея Николаевича Загубского. Как раз перед его смертью вышла. Он десять лет материал про князя собирал, а в печати его так и не увидел…

— Но у вас же есть еще экземпляры этой книги? — с надеждой спросила девочка.

— В том-то и дело — нет! Напечатали ее крошечным тиражом. Весь по рукам разошелся. У нас в интернате три штуки было. Одну начальству заезжему подарили, другая на руках, а третью, вон, гостья, второй час читает.

В этот момент холеная женщина в меховом манто встала и направилась к выходу из библиотеки.

— Я возьму ее, — бросила она, походя, — запишите на меня.

— Как же я запишу… — крикнула вслед библиотекарша, — Я же имени вашего не знаю.

Но женщина уже исчезла за дверью.

— Ох, плутовка, — вздохнула Любовь Никитична, — Чует мое сердце — пропала книга. Хотя, постой. Кажется, был у меня еще один экземпляр. Личный. Подожди тут.

И библиотекарша исчезла за стеллажами. Девочка постояла немного, а потом пошла следом. Бабушка, конечно, осудила бы такое поведение, но Стасе не терпелось заглянуть за эти огромные стеллажи.

Первое, что она увидела, был маленький столик, на котором стоял электрический чайник и чашки, а рядом сидела Алиса Сергеевна.

— Привет, дружище, — повернулась она к девочке, — Ты как здесь очутилась?

— Я за книжкой пришла, которую Сергей Николаевич Загубский написал, — ответила девочка, — Ее Любовь Никитична пошла искать.

— Ну, посиди со мной. Здесь так уютно…

Алиса Сергеевна выглядела как-то иначе, чем прежде. Под глазами темные круги, в уголках рта обозначились печальные складочки.

— Алиса Сергеевна, у вас что-то случилось?

— С чего ты взяла? Все в порядке.

— Я же вижу! У вас глаза измученные, да и ребята из моего класса, говорят, что вы здесь ночевали…

— Стася, что за глупости! Я просто устала, и решила не ходить домой.

И тут Стася, по меркам ее бабушки, повела себя совсем уж неприлично.

— Скажите честно, это как-то связано со смертью Забияко? — напрямую спросила она.

Алиса Сергеевна отвела глаза, — Кто он вам?

Учительница немного помолчала, а потом начала говорить.

— Даже не знаю, стоит ли тебе об этом рассказывать. Понимаешь, Забияко, Петр Николаевич, он мой… он был моим отчимом. Мама вышла за него замуж, когда мне исполнилось одиннадцать лет…

… Петр Николаевич был уверен, что наделен настоящим педагогическим талантом. Это озарение посетило его во время работы пионервожатым в летнем лагере. Он тогда до мелочей продумал систему воспитания гармоничной личности. Одна беда — с детьми ему не везло. То попадались какие-то избалованные маменькины сынки, то малолетние хулиганы, которые никак не хотели внимать наставлениям молодого воспитателя. Но, не смотря на это, свою жизнь Петр Николаевич связал с педагогикой — сначала работал в комитете образования городской администрации, потом перебрался в министерство образования. Поэтому всегда, заслышав слова старой педотрядовской песни «Кусочек сердца отдавать кому-то — такая, брат, у нас с тобой работа», утирал скупую слезу. Вот только своих детей у Забияко не было. Приходилось думать сразу обо всех детях страны — на себя ни сил, ни времени не оставалось. И вдруг в его распоряжении оказалась целая одиннадцатилетняя девочка. Тоже, нужно сказать, порядком избалованная своей матерью, новоиспеченной женой Петра Николаевича, и ее многочисленными родственниками. А что вы хотите, когда ребенок растет без отца? Ну, ничего! Все еще поправимо. Нужно только системно подойти к вопросу воспитания. И Забияко подошел. Для начала он заставил Алису обращаться к нему и ее маме только на вы. Потом запретил гулять, ходить в гости и приглашать к себе друзей — к чему нам дурное влияние испорченных подростков? Дальше потребовал избавиться от всей одежды и взамен купил ей черные шерстяные платья, в которых девочка походила на воспитанницу церковного приюта. Мама, конечно, сочувствовала дочери, но спорить с мужем не стала — боялась потерять. Он вон какой солидный мужчина, а ее уже даже молодой не назовешь — четвертый десяток разменяла, так не долго до старости одинокой прокуковать. И Алисе не оставалось ничего другого, как терпеть педагогический эксперимент отчима. Ради мамы. Но однажды терпению девочки пришел конец. Забияко внезапно решил, что собака — бестолковый рыжий спаниель, который жил в их доме уже четыре года — вредит правильному воспитанию падчерицы. Возможно, к этому решению отчима подтолкнула обглоданная проказником любимая записная книжка. И Петр Николаевич, пока Алиса была в школе, отвел пса на птичий рынок.