Призрак - [4]

Я подошел к углу книжного стенда и поискал в картотеке имя Майкла Макэры. На него имелось только пять или шесть малозначительных ссылок — иными словами, вряд ли кто-то вне партии и правительства мог слышать о нем. Ладно, черт с тобой, Рик, подумал я. Мне снова пришлось найти фотографию премьер-министра, где он сидел за столом в своем кабинете, а за его спиной стоял весь персонал с Даунинг-стрит. Сопроводительная надпись извещала, что крупный мужчина в заднем ряду был Майклом Макэрой. Его изображение получилось слегка смазанным. Угрюмое лицо казалось бледным пятном в обрамлении темных волос. Я присмотрелся к нему внимательнее. Он явно относился к тому виду непривлекательных и непропорциональных особей, которые всю жизнь тянутся к политикам, заставляя таких людей, как я, брезгливо довольствоваться лишь спортивными страницами газет. Вы найдете подобного Макэру в любой стране и в любой системе. Он всегда стоит позади своего лидера и управляет политической машиной — испачканный в смазке инженер у парового котла власти. И такому человеку доверили писать мемуары ценой в десять миллионов долларов? Я почувствовал себя профессионально оскорбленным. Купив небольшую стопку книг для первоначального ознакомления, я вышел из магазина с нараставшим убеждением, что, вероятно, Рик был прав. Возможно, я действительно годился для такой работы.

Как раз в тот момент, когда я вышел на улицу, взорвалась очередная бомба. Из всех четырех выходов метро на Тоттенхем-Корт-роуд хлынула волна людей, похожая на грязный поток воды из засорившейся канализации. По мегафонам объявляли об «инциденте на Оксфорд-Циркус». Это уже напоминало пошлую романтическую комедию: «краткая схватка» с террором перерастала в полномасштабную войну. Я шел по тротуару, не зная, как попасть домой — такси, словно плохие друзья, всегда исчезают при первых признаках беды. У витрины одного из больших магазинов электронной техники толпа смотрела новостную программу, которая транслировалась одновременно на дюжине телевизионных экранов: нереальные снимки с «Оксфорд-Циркус»; черный дым, вырывавшийся из станции метро; отблески оранжевого пламени. Лента сообщений, бегущая внизу экрана, объявляла о террористе-смертнике, об убитых и раненых. Дальше шли номера телефонов аварийных служб. Над крышами зданий, склонившись носом вниз, кружил вертолет. Я чувствовал запах едкого дыма. От вони расплавленного пластика и горящего дизельного топлива слезились глаза.

Мне потребовалось два часа, чтобы добраться до дома. Я прошел весь путь пешком, волоча тяжелую сумку с книгами, — сначала по Мерилебон-роуд, затем восточнее, к Пэддингтону. Как обычно, железнодорожные станции и метрополитен закрылись для поиска других возможных бомб. Транспорт по обеим сторонам широкой улицы остановился — судя по прошлому случаю, движение могли открыть только поздним вечером. (Я подумал, что Гитлер напрасно пытался парализовать Лондон налетами воздушных эскадрилий; для этого хватило бы обдолбанного подростка с бутылкой хлорной извести и рюкзаком, набитым гербицидами.) Время от времени полицейские машины и кареты «Скорой помощи» включали сирены и заезжали на тротуар, стараясь найти объезд по проходным дворам и переулкам.

Я устало тащился вперед на алое сияние заката.

Где-то около шести часов вечера я наконец ввалился в свою квартиру. Она занимала два верхних этажа в старом доме с гипсовыми стенами. Местные жители называли наш район Ноттинг-Хиллом, хотя почтовый департамент упрямо настаивал на наименовании Северный Кенсингтон. Здесь в сточных канавах сверкали использованные шприцы, а напротив моего дома в халяльной бойне резали баранов. Зловещее место. Но из мезонина, который служил мне кабинетом, открывался чудесный и неомраченный небоскребами вид на Западный Лондон: коньки крыш, трамвайные парки, дорожные развязки и небо — огромное небо над городскими прериями, окропленное огнями самолетов, направлявшихся к аэропорту Хитроу. Я купил квартиру только ради этой панорамы, а не из-за раболепной скороговорки агента по недвижимости (впрочем, его услужливость можно было понять, ведь представители богатой буржуазии селились здесь еще реже, чем в центральном районе Багдада).

Кэт уже сидела на софе и смотрела новости. Черт! Я забыл, что она обещала прийти в этот вечер. Она была моей… Даже не знаю, как назвать. Нелепо говорить о Кэт, как о моей подруге. Мужчины под сорок не имеют подруг. «Сожительница» не годится, поскольку мы не жили под одной крышей. Партнерша? Как тут не сморщить нос? Возлюбленная? Не смешите меня. Невеста? Конечно, нет. Я нахожу в этом нечто зловещее — за сорок тысяч лет в человеческом языке не появилось такого слова, которое описывало бы наши отношения. (На самом деле ее звали иначе, но мне было лень расспрашивать о паспортных данных. В любом случае имя Кэт подходило ей лучше всего. Она выглядела как Кэт, если вы понимаете, о чем я говорю, — чувственная и дерзкая, похожая на девчонку, но всегда желавшая быть мальчишкой. Она работала на телевидении, но не позволяла профессии отягощать свою жизнь.)

— Спасибо, что позвонила и предупредила о визите. Я устал, как собака, однако пусть это не тревожит тебя.