Призрак Анил - [35]

— Почему?

— Ну… является ли он врожденным? Говорим ли мы о наследственном страхе или приобретенном в детстве? Страхе того, что может случиться в старости? Или страхе перед совершенным преступлением? Амигдала может просто проецировать вымышленный страх на тело.

— Как во сне.

— Да, как во сне, — согласился он. — Хотя порой сны возникают не вследствие фантазий, а в результате старых склонностей, о которых мы не подозреваем.

— Значит, это нечто созданное нами, нашей собственной историей, так? Амигдала одного человека отличается от амигдалы другого, даже если они родственники. Потому что у каждого из нас свое прошлое.

Прежде чем вновь заговорить, он помедлил, удивляясь ее увлеченности предметом.

— Не думаю, что мы уже знаем, насколько похожи эти узлы или присуща ли им особая структура. Мне всегда нравились романы девятнадцатого века, где братья и сестры, живущие в разных городах, переживают одни и те же горести, испытывают одни и те же страхи… Впрочем, я отклонился от темы. Мы не знаем, Анил.

— Это слово звучит как шри-ланкийское. Проверь его происхождение. Оно не похоже на научное.

— Нет. Оно похоже на имя злого божества.

Она вспоминает узел в форме миндалины. На вскрытии она всегда искала амигдалу — нервный узел, где обитает страх. Выходит, он управляет всем: нашим поведением и нашими решениями, стремлением к благополучному браку и желанием жить в безопасных домах…

Как-то раз они ехали с Саратом в машине. Он спросил: «У вас выключен магнитофон?» — «Да». — «В Коломбо есть по меньшей мере две нелегальные тюрьмы. Одна недалеко от Хейвлок-роуд, в Коллупитии. Там томятся месяцами, но сами пытки продолжаются недолго. Почти любого можно сломить за час. Почти любого из нас можно сломить одной мыслью о том, что может произойти».

— У вас выключен магнитофон? — спросил он.

— Да, выключен.

И лишь тогда он начал говорить:

«Я хотел найти закон, управляющий всей нашей жизнью. Это страх…»

Имя Анил — то самое, которое она в тринадцать лет выкупила у брата, — прежде чем быть окончательно принятым, прошло еще одну стадию одобрения. Когда Анил исполнилось шестнадцать, она сделалась раздражительной и дома нередко впадала в ярость. Чтобы ослабить эту сторону ее натуры, родители повезли ее в Веллаватту, к астрологу. Тот записал день и час ее рождения, произвел над ними некие арифметические действия, учел влияние звезд и, ничего не зная о коммерческой стороне вопроса, объявил, что проблема кроется в ее имени. Буйство девочки можно обуздать, присвоив ей другое. Он понятия не имел о сделке с сигаретами «Золотой лист» и рупиями. Его голос, претендовавший на безмятежность и мудрость, звучал в комнатушке за занавеской, пока в прихожей ждали другие семьи, надеясь подслушать чужие секреты и семейные тайны. Однако они услышали лишь громкие, решительные протесты девочки. В итоге прорицатель пошел на компромисс, предложив просто прибавить к имени Анил мягкий знак. Так оно станет более женственным, мягкий знак умерит ярость. Но она отвергла даже этот вариант.

Потом, оглядываясь назад, она поняла, что ее неуступчивость была только фазой развития. В жизни человека настает момент телесной анархии: мальчик, в крови которого бушуют гормоны, девочка, мечущаяся между матерью и отцом. Девочки и их отцы, девочки и матери. Для подростков это минное поле, и, только когда брак ее родителей окончательно распался, Анил успокоилась и благополучно преодолела — или, вернее, проплыла по течению — следующие четыре года.

Семейные войны по-прежнему жили внутри ее, даже за границей, куда она уехала изучать медицину. В лабораториях судебной медицины она уделяла особое внимание тому, чтобы установить как можно более четкие различия между мужчинами и женщинами. Она поняла, что женщины чаще страдают от личного неуважения любовника или мужа, но легче справляются с неприятностями на работе. Они приспособлены к тому, чтобы рожать детей, защищать их, проводить через трудности жизни. Чтобы работать с искалеченным телом, мужчинам нужно выдержать паузу, надеть на себя маску невозмутимости. Пока она училась в Европе и Америке, она сталкивалась с этим вновь и вновь. В обстановке хаоса и катастрофы женщины-врачи держались более уверенно, с большим хладнокровием работали со свежими трупами пожилых женщин, молодых красивых мужчин, маленьких детей. Когда Анил видела одетого мертвого ребенка, она погружалась в печаль. Мертвая трехлетняя девочка в платьице, надетом на нее родителями.

Мы склонны к анархии. Мы раздеваемся, потому что не должны раздеваться. И хуже ведем себя в других странах. На Шри-Ланке совсем нет анонимности: человек окружен семейным порядком, обо всех его встречах за день знает множество людей. Но если я встречаю шри — ланкийца в любой другой точке мира и у нас есть свободный день, то каждый из нас знает, что соотечественник может выкинуть все, что угодно, хотя не обязательно. Что мы за люди, как вы думаете? Откуда у нас эта способность создавать себе проблемы?

Анил разговаривает с Саратом, который на пути от юности к зрелости, как она подозревает, не сумел освободиться от принципов, которые исповедовали его родители. Наверняка он подчинялся правилам, в которые не обязательно верил. Он не познал радостей сексуальной свободы, хотя в мыслях, возможно, предавался анархии. Он скромный человек, полагает она, в том смысле, что ему не хватает смелости подойти к кому-то и сделать предложение. Так или иначе, она знает, что они оба происходят из такого общества, в котором, наряду с анархичной системой влияния планет, существуют опасные любовные связи и браки. За обедом в гостинице Сарат рассказал ей о