Призрачный странник - [89]

— Боунс? — тихо сказал он, удивляясь, что живое прикосновение, тепло и твёрдость руки из плоти и кости, может быть таким успокаивающим. Транспортатор…

Но мысль ускользнула от него.

Маккой кивнул.

— Ты скоро поправишься, Джим.

Кирк осторожно высвободил руку и протянул в сторону.

— Хелен?

Она сжала его пальцы, снова тёплые и сильные, как прежде. Её лицо было застывшим и очень белым, но в полутьме, одурманенный усталостью, он мог лишь видеть, что она рядом. Он улыбнулся, чувствуя глубокое облегчение. Воспоминания о том, что с ним произошло, были туманными и беспорядочными — смешение разрозненных образов, из которых выделилось смутное ощущение, что с Хелен случилось что-то ужасное… что-то, от чего он отчаянно пытался её защитить… И другой образ, отрывочный, но очень чёткий — Спок, лежащий без сознания перед запертыми дверями ангара, и бешеные вспышки красных сигнальных огней, пляшущие вокруг его тела… Неясное любопытство: вправду ли он прополз по пищевому конвейеру, ведущему с восьмой палубы — и если да, то зачем, во имя галактики, он это сделал?.. И назойливо лезущая в голову мысль о какой-то потайной комнате на двадцать третьей палубе…

Это странное полусонное состояние напомнило ему рассказы Финнегана, его старого однокашника по Академии, о том, каково это — напиться вдрызг; вот только Кирк в жизни не напивался до такой степени, чтобы забыть, что было накануне. Всё казалось расплывчатым, ненастоящим…

— Спок?

— Здесь, капитан, — уставным тоном отозвался вулканец. Секунду помедлив, он шагнул вперёд и взял Кирка за руку. — Я… — Спок снова заколебался, подбирая подходящие слова, и, наконец, произнёс: — Я рад, что вам стало лучше.

Смех Кирка был не громче шёпота, но глаза его заискрились весёлыми огоньками.

— Вы меня поражаете, мистер Спок, — пробормотал он. А потом внезапно, как гаснет пламя задутой свечи, снова провалился в сон.

— Теперь он будет спать долго, — сказал Арксорас, с помощью Чепэл осторожно слезая со стула. — Возможно, ещё половину дня. Это хорошо. Через его разум я понял, что его тело давно нуждается в сне. С ним обходились жестоко, как и с его душой. Вы увидите, что он не помнит многого из того, что случилось с ним во время скитаний вне тела, потому что эта память не запечатлена в его плоти и будет утеряна. Но позже некоторые воспоминания могут вернуться, и тогда вы должны помочь ему справиться с этим. Вы его сородичи, его братья по гнезду. В вас — его исцеление.

— Вы говорите так, словно уже имели с чем-то подобным, — с сомнением проговорил Маккой. И пигмин снова склонил голову набок — так, что длинные, спутанные пепельно-белые пряди упали ему на плечо — и взглянул на него снизу вверх.

— Да, — просто сказал он, открывая тем самым новую главу в истории научных изысканий Федерации — главу, посвящённую не только пигминам, но также строению и организации разума как такового.

В углу комнаты мистер Скотт вполголоса допытывался у Спока, какая участь ожидает его помощника энсина Миллера, который находился сейчас в соседней палате вместе со своим незадачливым напарником, выздоравливая от таинственного вирусного недуга.

— Но, мистер Спок, вы должны признать, что они виноваты лишь в том, что попытались сделать нормальный шоколад — и, видит бог, множество людей на борту были бы им только благодарны за это.

— Это не отменяет того факта, что они незаконно присвоили имущество Звёздного флота и использовали его в личных, пусть и благих, целях. Ни один из них не имел разрешения создавать экспериментальную лабораторию и тем более…

— Ну, уж это не больший грех, чем то, что сделал с ними доктор Маккой. Продержал ребят взаперти и даже не извинился… Вы же не засадите беднягу Гилдена в кандалы, а? Как-никак, его книжная коллекция спасла вам жизнь.

Лейтенант Ухура тихо выскользнула за дверь, в ярко освещённый коридор. Никто не заметил её ухода — так же, как никто не заметил исчезновения Хелен минутой раньше.

— Хелен?

Она нагнала подругу в главном коридоре лазарета — та прислонилась к стене, бледная, как смерть, и выглядела чуть ли не хуже, чем после отравления газом.

— Что с тобой? — спросила Ухура.

Хелен покачала головой и улыбнулась.

— Ничего, — ответила она. И отвернулась, собираясь уйти, но остановилась и ещё раз взглянула на связистку — стройную и очаровательную в алой форменной тунике, красиво оттенявшей её кофейно-тёмную кожу, одну из самых близких в этом, первом в её жизни, кругу близких друзей. После секундного колебания Хелен шагнула назад и взяла её за руки.

— Ухура, — тихо сказала она, — ты не могла бы кое-что передать Джиму, когда он проснётся?

Та ответила не сразу, вглядываясь в её лицо — постаревшее по сравнению с тем днём, когда Хелен пришла на «Энтерпрайз» месяц назад; измученное и опустошённое, как и её голос. По словам Маккоя, рубцы на голосовых связках должны были зажить через несколько недель. Но собственный опыт подсказывал Ухуре, что прежний взгляд, прежний внутренний свет никогда не засияет в этих ореховых глазах.

— Всё, что хочешь, — ответила она.

— Скажи ему… — Хелен осеклась и помотала головой, словно прогоняя что-то прочь от себя — то ли мечту, то ли кошмар. — Скажи ему: я понимаю, что это… это был не он. Что это был чужак, захвативший его тело, что это не его вина… и что он ничего не мог поделать. И, может быть, через шесть месяцев, когда «Энтерпрайз» вернётся — если его не пошлют куда-нибудь ещё — или, скажем, через год… я… моё тело, моё нутро, моя кожа поверит в это, когда я снова увижу его лицо, или услышу его голос, или почувствую прикосновение его рук. Скажи ему — я знаю, что это был не он. Но сейчас… — Она с трудом сдержала дрожь в голосе. — Я больше не могу его видеть.