Призрачный мир - [33]

В зале поднялся ропот и вперед выскочил капрал Эфан со своим бластером.

— На колени! — орал он. — Проси извинений, мерзавец! Ты оскорбил адмирала!

— Отберите у него бластер! — заорал кто-то, но было поздно.

Эфан поднял раструб и дал залп поверх голов. На стене, там, где была голова тигра, появилось раскаленное алое пятно. Оно вспыхнуло, словно по инерции прогреваясь изнутри, и медленно погасло, став черным. Тигр остался без головы.

— Подонки оскорбляют клан! — послышался истеричный голос, а следом раздались два залпа.

Обезглавленное тело Эфана безвольно обмякло.

И следом начался настоящий ад.

* * *

Полковника хоронили в закрытом гробу — настолько оказалось изуродовано его тело. Роботы-рудокопы привычно и деловито ковыряли оранжевый грунт. Они делали это легко и бездумно — так же копали они руду десятилетиями, так же вчера рыли котлован, куда свалили две тысячи имперских трупов.

Гарнизон стоял в молчании — все восемьдесят человек. Лишь тихо сипели кислородные мундштуки. Наконец гроб опустили в яму, и комендант базы файер-капитан Замир Пауль Ольга Юсупов первым снял с головы капюшон и поднял раструб бластера.

— Бойцы! — начал он. — Братья! Сегодня мы прощаемся с тем, кто был для нас дороже отца и матери! С тем, кому мы верили как самому себе! С тем, чья мудрость и военный опыт не знали границ! С тем, кто все предвидел, все понимал и все рассчитывал лучше нас на три хода вперед! С тем, кто самоотверженно отдал свою жизнь за нашу победу! Нашу горькую победу! Прощай, замученный подлыми имперскими гвардейцами, но не сдавшийся бригадир-полковник Зоран Зоран Петра Грабовски!

Замир качнул бластером и дал залп в низкое серое небо. Холодный аргон пронзил оранжевый световой луч и растаял в вышине. Следом вскинули бластеры остальные. И Томаш, закусив губу, яростно надавил на кнопку.

Роботы деловито закидали яму грунтом, а рядом поставили пирамидку из гадолиния с выгравированной надписью.

«Оказывается, ему уже было семьдесят три», — сообразил Томаш.

Обратно шли молча, гуськом. Лишь в санпроходнике перед лифтами, когда уже сняли кислородные маски, кто-то сказал задумчиво:

— Да уж, всего не рассчитаешь…

— В каком смысле? — обернулся Замир.

— Я говорю, — продолжал рассуждать Оскар, — вряд ли полковник рассчитывал погибнуть. Он грамотно рассчитал, что нерастраченный боевой дух и вражда кланов заставят их устроить драку. Но ведь его не собирались убивать в тот вечер, просто под горячую руку попался, когда у них началась бойня.

Замир прищурил глаза и смерил Оскара взглядом.

— Оскар Шимон Бояна Вельд! — отчеканил он. — Уж не хочешь ли ты сказать, будто полковник не совершил свой последний подвиг? Будто он не отдал жизнь за всех нас и за победу над эскадрой? Будто погиб по глупости и недосмотру?

— Да нет, — покачал головой Оскар. — Я так не говорил. Я сказал, что полковник вряд ли собирался погибать так просто. Наверняка думал выжить, да всего ж не учтешь…

— Оскар Шимон Бояна Вельд! — отчеканил Замир яростно. — Сегодня, в день нашей победы, в день прощания с полковником ты посмел усомниться в его мудрости и героизме? Выйди и повтори при всех, чтобы все видели, что в наших рядах враг!

— Послушай, Замир, — неожиданно для себя вмешался Томаш. — Может быть, хватит, а? Уж кто бы говорил про сомнения в мудрости полковника!

Замир вспыхнул, его лицо пошло багровыми пятнами.

— Томаш Мирослав Тереза Новак! — рявкнул он, поднимая бластер. — Ты как смеешь говорить с комендантом?!

— А ты мне не комендант! — выпалил Томаш, отступая на шаг. — Мне полковник был комендантом! А ты для меня трус и изменник!

— Тихо, тихо! — встревожился Оскар. — Да вы что, парни? В день победы, в день похорон…

— Не тихо! — яростно огрызнулся Томаш на Оскара и снова повернулся к Замиру, чувствуя, как левая рука сама прижимается к груди и тянется вправо, за отворот комбинезона. — Не трогай память полковника, понял? Все, что угодно, говори! Но об одном лишь прошу: оставь ее в покое!

Владимир Венгловский Равлик-Павлик

Радиостанция в нашем Т-34 плохонькая, толку от нее во время боя — кот наплакал. Ломается чаще, чем работает. На привале вместо отдыха чинить приходится. Все уже третий сон видят, один я бодрствую — радиостанцию кручу. Хоть какая-то от меня польза. Во время боя обзор у стрелка-радиста маленький — все перед глазами скачет, ни черта не видно. Стрелял наугад, когда Студент, то есть командир, приказывал. Убил кого — не знаю.

Один лишь раз точно видел, что убил. Месяц назад под артиллерийский обстрел попали — пушку раскурочило, гусеницу сорвало. Сидим в башне — радуемся, что живые остались. Ваську-Гуся только контузило. И тут фрицы в атаку пошли. Думали, наверное, что в танке все померли. Прут цепью. Вытащили мы пулемет, за танком спрятались. Васька глаза выпучил, как рыба, ртом воздух хватает. Командир кровь со лба вытирает — осколком чиркнуло. Стреляй, говорит, Равлик. Я тогда не боялся — это же не «тигр»… Знал, что выживу. Командиру после боя орден Красного Знамени дали, а мне — медаль «За отвагу». Обещали в звании повысить, но пока не сложилось, так сержантом и остался.

Третий день наступаем. Из целых танков — наш, командира батальона и лейтенанта Павлущенко. Из моего пополнения почти все погибли. Впереди за леском — деревня, где фрицы окопались, Глушки называется. Все эти деревеньки у меня в голове перемешались. Деревня — бой, едешь, стреляешь, гарь, дым, в танке угореть можно. Снова деревня — опять бой. Вот и завтра эти самые Глушки взять надо. Небось, у фрицев тоже танки есть. Лишь бы не «тигры».